Московский
культурологический лицей

— Внимание-внимание! Последнее предштормовое предупреждение! Если кто-то сейчас не встанет с мягчайшей кровати, к нему будут приняты жестчайшие меры.

Игорь раскрыл левый глаз. Морально он был уже готов к пробуждению, да и проснулся давно, просто вставать не хотелось.
— Считаю до двух. Раз, два…
— Три. Доброе утро, па.
Юноша щурился на край отцовского халата, и в который раз убегали от взгляда дорожки знакомого орнамента. Они привычно сплетались, становясь драконом, цветком, иероглифом. Когда-то давным-давно Игорь обожал играть на этом шелковом поле, как на ковре, проносясь по вытканным степям со своей пластмассовой конницей. Он выволакивал халат из шкафа и представлял себя повелителем просторов — китайским императором или, на худой конец, монгольским кочевником (отец так интересно рассказывал, как они вели набеговое хозяйство, крали детей и возили их в корзинах). Сколько он себя помнил, столько помнил и этот атласный узор, каждое утро неизменно сопровождавший его пробуждение. Уже потом, став школьником, Игорь Круглов не раз спросонья грозился порезать назойливые картинки на мелкие части и вынести к мусорным бакам (как сестры Гласс старинное кимоно своей матери). <…>

— Игореша! Завтрак остывает!
Игорь прошлепал тапочками на кухню, куда манил восхитительный запах чуть подгоревшей яичницы с ветчиной.

 [ 66 ]

… бывшая Статуя лучисто улыбнулась, приняла перышко на ладонь и… аккуратно вдела его в волосы

Автор фото с попугаем — Наталья Быкова, Москва, Интешка

Рисунки: Екатерина Тимошевская, выпускница, Калининград, Летучка

Вот так сюрприз! У окна, одинокая и прекрасная, в длинном платье, с украшениями на руках и шее, сидела их странная гостья и, щурясь на солнце, попивала из блюдца чай. Ничто, кроме нелепого для их холостяцкой квартиры облачения и отстраненности, с которой она встретила известие о явлении на зов, не указывало на ее нетутошнее происхождение. Девушка поднесла блюдце к губам и подула на воду.
Во всем, что к ней прилагалось, было нечто тонко живописное: в украшениях, исчезающих при коротком падении солнечного луча, в двух закрученных на висках косичках, смахивающих на маленькие улитки, а в особенности в том, как она держала блюдце, чуть отставив мизинчик в сторону.

«Как купчиха на картине», — подумал Игорь и смутился: в доме дама, а он в трениках и нечесаный.

— Простите, — Игорь попятился к двери и рванул в свою комнату, лихорадочно соображая по дороге: «Рубашку надеть? Я в ней как малахольный. Новый свитер? Меня и так от одного ее взгляда в жар бросает, совсем сварюсь».
Перебрав гардероб, он остановился на «студенческом» — джинсах и любимой оранжевой футболке с надписью «Осторожно: высшее образование».

Вот так сюрприз! У окна, одинокая и прекрасная, в длинном платье, с украшениями на руках и шее, сидела их странная гостья и, щурясь на солнце, попивала из блюдца чай

На обратном пути Игорь чуть не воткнулся в отца. Тот стоял перед зеркалом и перевязывал галстук. Серый костюм «в елочку», извлеченный из недр шкафа после беспробудного многолетнего повешения, прямо преображал школьного учителя Ник Ника в элегантного кавалера Николя.

— Пап, ты че? Практикуешь виндзорский узел?
Но Круглов даже не глянул на сына.
— Святой Андрей.
— Что «Святой Андрей»? — не понял Игорь.
— Узел такой, — Николай Николаевич в очередной раз сдернул непослушную «удавку» с шеи, словно древнегреческий Лаокоон змею. — Там на кухне твоя девушка сидит.
— Я знаю, — мимоходом согласился с отцом Игорь и тут же взвился: — В смысле? Она не моя! Она заколдованная!  [1]

Круглов, уцепив строптивый галстук за кончик, добродушно усмехнулся в усы:
— Взрослый человек, а веришь в сказки.
— Пап, ну тебя ж там не было. Если б ты видел, как она превращалась…
— Погоди, — кажется, Николаю Николаевичу удалось наконец стянуть разбегающиеся хвосты скользкого шелка в более-менее ровный узел, — слушай, где у нас лежит машинка, которая катышки на одежде стрижет?
Игорь наградил отца изумленным взглядом:
— Машинка? Она у нас есть? Я даже не знал, что такие бывают.
— Девушка странная, это понятно. Тем более — нужно с ней поговорить. Выяснить, кто она, откуда. Меня она побаивается.
— Пап, а если бы она тебя в костюме и галстуке увидела, то вообще упала!
Игорь вдруг очень ярко представил себе картину: его отец, улыбчивый, усатый, в серой двойке в «елочку», округлый со всех сторон, идет себе с портфелем по улице и наводит страх на девушек ближайших городов и весей.

Статуя сидела на том же месте, накручивала на палец прядку и придирчиво оглядывала выложенные против нее столовые предметы: блюдце, тарелка, на тарелке — скрещенные шалашиком нож и ложка, между ними — солонка.
— Приятного аппетита! — сказал Игорь и присел на табурет. Ноль внимания. Подождав пару минут, он на всякий случай кашлянул.
— И вам, — задумчиво отозвалась девушка и аккуратно воткнула в дырочки солонки несколько зубочисток. Софа насторожилась.

Тишина, царившая на кухне, только усиливала несуразность происходящего. Понаблюдав немного за этим актом творчества, юноша поставил перед собой молочник, подумал и украсил его пучком петрушки.
Статуя (израсходовав запас зубочисток) оглядела его «творение», выбрала из салатницы кучку морковных соломок и, сотворив умопомрачительный, как показалось Круглову-младшему, жест, раскидала их в легком геометрическом беспорядке по тарелочной кромке. Получилось ничего себе.

Завороженный абсурдом ситуации, Игорь придвинулся ближе, и листья салата под его чутким руководством вмиг улеглись вокруг молочника. Изящным это «лежбище» можно было назвать только с большой натяжкой. «Зато симметрично», — успокоил себя Игорь. Невозмутимостью, с которой Статуя принимала параллелизм его усилий, можно было восхищаться. Зачерпнув горсть конфет, она перекинула к молочнику разноцветный мостик.

Зачем она это делает? Может, она пытается что-то сообщить мне таким странным способом? Создается впечатление, что гостья изводит продукты не ради искусства. Гастрономический абстракционизм с намеком? Но в чем намек?
Игорь склонил голову на бок (точь-в-точь как Софа перед своим корытцем) и откинулся к стене. Перспектива позавтракать отъехала на задний план.

— Эээ… — Игорь замешкался, подыскивая подходящее обращение. — Сударыня…
Но девушка подняла ладонь, словно намекая, что кто-то может подслушать их разговор, и приложила пальчик к его губам.
— Вы здесь, — розовый ноготок указал на середину мостика. Игорь даже вздрогнул — настолько внезапно прозвенели в тишине и рассыпались эти слова. Он ошарашенно глянул на конфетную дорожку: «Ни фига не понимаю», — но вслух спросил:
— А вы?

Девушка вдруг завертела головой, словно что-то потеряла. Игорь тоже заозирался.
— Что-то не так?
— Перо.
Взгляд сам собой упал на Софу, безмятежно щелкавшую просо. Словно почувствовав недоброе, птичка заволновалась, перепрыгнула на другую сторону клетки и заверещала, выражая крайнее негодование от лица всего птичьего народа.
«Софокла, дорогуша, ну что за привычка из всего делать трагедию!» — Игорь выудил из-за прутьев желтое, сброшенное по случаю перышко, сдул с него просяные чешуйки и протянул гостье:
— Не мелковато?
В ответ бывшая Статуя лучисто улыбнулась, приняла перышко на ладонь и… аккуратно вдела его в волосы.
— Так хорошо?

У окна сидела их странная гостья и, щурясь на солнце, попивала из блюдца чай

Все там же, у телефона, нашелся огрызок карандаша.
— Сойдет? — Игорь отвечал на короткие реплики гостьи такими же скудными, отрывистыми фразами и сам себе удивлялся — немногословие вкупе со стеснительностью? Что же с ним такое происходит?
Кажется, сейчас они поменяются ролями: «прекрасный юноша» окаменеет, а девушка будет его спасать. Что там полагается в таких случаях — поцеловать пострадавшего?

Как ни странно, карандаш вместо пера Статую тоже удовлетворил. Она низко склонилась и стала что-то сосредоточенно выписывать и черкать.
Прошло минуты три, но ничего не изменилось: она по-прежнему старательно водила по бумаге огрызком, он выстукивал ногой по полу нервно-выжидательный ритм, а Софа, превратившись в маленькое напыщенное чучелко самой себя, застыла на жердочке с видом рефери.

— Ну, я пойду, — глянул на часы Игорь.
Он уже почти встал, но тут…
— Устами хладными коснулась земли унылая Луна, — вдруг изрекла Статуя и быстро подняла на него глаза.
— Это здорово, наверное, — дипломатично отозвался Игорь. — То есть… не здорово, что унылая, — и опустился на табурет, так и не успев сделать шага. «Глюки у нее, что ли?Только Луны нам не хватало».

— Листва от ветра шелохнулась, проснулись духи ото сна.
— Я рад, что вам уже лучше, — осторожно добавил студент.
Статуя опустила ресницы и продолжила:
— Речных наяд небесной пляской, пылая, рдели небеса. Их пение казалось сказкой, волнуя горы… — девушка замолчала и с выжиданием глянула на Игореву тарелку, где молочник с хохлом и впрямь смахивал на гору с одиноким раскидистым деревом. — Волнуя горы…
— И леса? — сглотнув, предположил он.
— И леса.
— О как, — Игорь побарабанил ногой под столом, подбирая подходящий ритм своему неопределенному состоянию. — Сама написала?
Молчание. Только скрип карандаша и мягкий шорох бумаги.
Что за дурацкая ситуация? Похоже, от гастрономических загадок они перешли к поэтическим ребусам. И чего разбарабанился, чему обрадовался? Игорь переменил позу и уселся поудобнее.

— Слушай. Не хочу, конечно, тебе мешать. Вам, то есть. Но! — стараясь выглядеть как можно уверенней и говорить как можно тверже, обратился он к девушке. — Но мне очень хочется узнать ваше имя. Может быть, вам помощь нужна?
— Помощь? Мне? Не нужна.
«А кому-то другому, значит, нужна», — сообразил Игорь.
— Давайте так: вы ответите на парочку вопросов, а потом я вас не буду отвлекать и вы еще что-нибудь посочиняете, — закинул он новую удочку. — У вас так здорово получается.

Как и многие дознаватели-новички, добившись первого результата, он не очень понимал, что делать дальше.
— Вы… из этого города? — спросил он и пожалел. Ну, какая, в сущности, разница?
— Нет, я издалека.
— А в кафе-то вы как попали?
При упоминании кафе девушка вдруг прижала ладошку к щеке и посмотрела на него таким испуганным взглядом, словно только что о чем-то вспомнила.
— Боже мой. Где собака?
— А? — Игорь даже забыл, о чем спрашивал. Может, какое-то мистическое условие не позволяет ей разговаривать с людьми без собак не только в недрах кафе, но и снаружи? И кого она имеет в виду под собакой? Женьку?
— Спит еще, наверно, — неохотно буркнул Игорь. — Ну, вы скажите, как вас зовут, все-таки…
— Гули…
— Как?
— Гули-гули-гули-гули, — позвала Статуя, приникнув к клетке с попугайчиком. То ли беседа ей прискучила, то ли она мастерски шифровалась, уходя от прямого вопроса.
Софа охотно отозвалась: «Щелк-щелк».
— Но вы можете хотя бы про конверт объяснить? Зачем его из кафе папе прислали?

Чтобы Софа — да на чужой палец! Такого еще не было за всю историю ее жизни

И опять: «Гули-гули» — «Щелк-щелк-щелк». Статуя приоткрыла дверцу клетки и погладила попугаиху пальчиком. Как ни странно, та подпрыгнула ближе и уселась на палец как на ветку. Ну и дела! Чтобы Софа — да на чужой палец! Такого еще не было за всю историю ее жизни.
— Паучьи тоненькие спицы соткут печали полотно, — грустно проговорила загадочная гостья.
— А дальше? — обреченно спросил Игорь.
Она быстро вернулась к столу, что-то дочеркала на салфетке, взяла из молочника пучок петрушки, прижала его к сердцу (так дамы на балах прижимали к платью маленькие букетики цветов) и вновь повернулась к клетке, где Софа трещала без умолку, изо всех сил показывая, что жаждет общаться.
— И я сложу из слез Денницы сказанье наше — вот оно, — и театральным жестом протянула свой зеленый букет попугаихе.
— А кто такие денницы? — Игорь так серьезно сказал эти слова, что девушка звонко рассмеялась. Софа тут же затрещала ей в ответ. Девчачий дуэт был единодушен: что можно объяснить такому безнадежному?
— Я, с вашего разрешения, в опочивальню, — Статуя вдруг повернулась к Игорю, поклонилась и исчезла. Только юбки мимо прошелестели.
— Во чудная! Еще бы книксен сделала.

— Не забывай жевать, — посоветовал отец, сменив девушку у стола.
— Угу-м, спасибо, — уминая за обе щеки яичницу, кивнул Игорь. — Па, кто такие денницы?
— На здоровье. Денница? Утренняя заря. — Николай Николаевич устроился напротив сына. — «Блеснет заутра луч денницы», Пушкин, однако. Погоди, вы тут что — воевали?

Молочник, блюдца, раскиданные зубочистки, рассыпанные конфеты…
— Я тут Статую допрашивал по твоему поручению, — отчитался Игорь, щедро насыпая себе хлопьев. — Мое мнение: мы имеем дело с безопасной сумасшедшей. Спрашиваю — речь вроде связная, пару раз даже выступила в тему. Но больше все стихи читает или с Софоклой курлыкает. Кстати! — Игорь уже забыл о хлопьях. Он потянулся через стол к забытой девушкой салфетке, чуть не опрокинув чашку.

— Что там? — поинтересовался Николай Николаевич.
— «Их шепот не слышен, лишь шорох листвы, — стал читать Игорь, — плывет на ветру по ожившему лесу; их музыка — голос неспящей совы, они ворожбы опускают завесу». Бред какой-то.
Круглов взял из рук сына листок и пробежал глазами по ажурным строчкам.
— По крайней мере, теперь мы хотя бы знаем имя нашей загадки, здесь автограф стоит.
— Да ты что! Покажь!
— Вот, Анна К.
— Надеюсь, не Каренина, — снова листок перешел от отца к сыну. По низу действительно вилась подпись, которую нетрудно было разобрать.

…и пошел отдирать от сковородки остывшую яичницу

Игорь хлопнул себя по лбу. Ну как он мог забыть? С этой «каменной гостьей»…
— Па. От Лехи-то что-нибудь слышно?
— Леха вчера улику новую добыл, правда, я так и не узнал, какую. Но дома его уже ждали.
— Тетя Ната! — Игорь мысленно посочувствовал братишке — сам не раз попадался мадам Звонаревой под горячую руку и неплохо знал все штрихи и детали картины «тетушка выходит из берегов».
— Она самая, — подтвердил отец. — Рассказал ей в общих чертах, чем мы тут занимаемся. Для профилактики нашего разведчика засадили под домашний арест. Надеюсь, его выпустят, сегодня у нас редакция.
— Не повезло Лехину! — Игорь встал и собрал грязную посуду со стола. Затянувшийся завтрак, кажется, подходил к концу.
— Игорек, мы с Александрой Александровной на генетическую экспертизу хотим сходить.
Игорь чуть не поперхнулся:
— Ты будешь выяснять, действительно ли они родственницы? Со Статуей? Круто. Я бы ни за что не додумался до такого. А они согласны?
— Вроде, да.
— Ну, папа, ты просто гигант влияния на женщин!

Взгляд сам собой упал на Софу, безмятежно щелкавшую просо

— Брось, — Главный Редактор смущенно заулыбался. Но Игорь заметил, что в отце и впрямь что-то изменилось. Как-то по-новому он смотрел. И этот новый наряд, и галстук опять же…
— Пап, я со всеми этими статуями и стихами забыл спросить — а почему ты при галстуке?
— Я же сказал — у меня встреча, — Николай Николаевич направился к холодильнику, раскрыл дверцу и, припевая «этот город наш с тобою, стали мы его судьбою», закинул туда остатки колбасы. — Все, пора в путь-дорогу. Разбегаемся? Ты сегодня где?
— Два семинара, две лекции и встреча с научным руководителем, — отозвался Игорь, а сам подумал: «Кажется, это серьезно. Галстук и пиджак — весомые тому аргументы».

Но Круглов-старший этого не слышал: размахивая портфелем и фигурно обходя соседей по двору, он перемещался от подъезда к остановке, по пути названивая сестре, чтобы та отменила арест и отпустила Леху на собрание «Полундры».