Верстать всех наверх! Перейти к 1 части и части 3 этой главы
Эпизод 1. На редакционном заседании «Полундры» ребята решают принять участие в «Спецвыпуске по Сети» и выбирают тему «Эпоха-символ» Главный Редактор встретился с ребятами и обсудил будущий номер. Кого-то слегка пожурил, кого-то похвалил, напоил всех чаем с плюшками. Домой никто не торопился: не так часто выдается момент, когда можно поболтать, подурачиться и просто побездельничать. А Круглов погрузился в свои мысли. Медиум не давал ему покоя и здесь. — Николай Николаевич! — прервал его в полном смысле медитацию звонкий голос. — Да? — Вы что, не слышите? Смотрите, что я нашел! — взволнованно тараторил Вовка Старостин, сидя за компьютером и таращась на открытую страницу. На учительском столе лежали Машкины журналы и учебники Никиты. Кружка НикНика стояла на самом краю и периодически подпрыгивала от толчков по столешнице, словно участвуя в разговоре. Хотя нет, учительским этот стол назвать можно только с натяжкой. — Что, Вова? — Да вот, объявление, «Спецвыпуск по Сети». Как раз для нас. На Портале школьной прессы нашел. Ах, да! С этой историей он совсем забыл про Портал! Круглов подошел к компьютеру. Подтянулись и другие ребята, встали кружком. Только Данька у окна пританцовывал в такт музыке, звучащей в наушниках. «Тыц-тыц! Бум-бам! Брык-брык!». — Спецвыпуск — это как? — словно нехотя протянула Маша, отрываясь от своих девчачьих дел. — Ну, так читай: все команды делают свой номер на одну тему, потом это все заверстывается вместе и — красота! — целый журнал готов! Для всей страны!
Ребята заинтересовались. Две Настеньки оторвались от журнала, который листали, сидя на диванчике. Никита поднял голову от учебника. Вадик одним глотком прикончил остывший чай: — А тема-то какая? — через несколько секунд Вадим, потеснив могучим плечом мелкотню, был уже за компьютером рядом с Вовкой. — Реформа русской шрифтографии! — Скучища-то какая! Лучше бы про любовь! — протянула Машенция. Откуда-то сзади послышался сдавленный смешок. Маша насупилась. — И здесь орфография! — снова прервал чтение учебника русского языка Никита. — Лучше скажите, как пишется «невосприимчивый» — через «и» или «е»? — Сам ты невосприимчивый! Тут о деле говорят! — осерчал Вовка, подошел к Никите и скинул учебник на пол. Никита в долгу не остался, вскочил и шмякнул поднятой книгой Вовку по репе. Завязалась потасовка. — Все, брэк! — разнял раскрасневшихся боксеров Главный Редактор. Он подошел к шкафу, вынул толстую книгу и протянул: — Никита, вот словарь, ищи! — Ну скажите, что вам, жалко? Круглов не сдавался: — Сам, сам! У окна Вовка приглаживал взъерошенные волосы грязными ладошками. Круглов подошел к нему и по-дружески, успокаивая, обнял за плечи.
Часть 2 главы 10 написана издательством «Театр Теней», # 315, Калининград
При участии курсантов Мастер-класса № 9 «Создание произведения»
— Смотрите, что я нашел на Портале! — тараторил Старостин. — Объявление: «Спецвыпуск по Сети». Как раз для нас!
— Ты что, в «Полундре» сомневаешься? Нераспроданные номера у нас оставались когда-нибудь?! — горячился Вовка
А у стола крутилось по спирали обсуждение. — Это как подать. Иногда и из туфты конфетку сделать можно. А тут не туфта. Надо помозговать! — было видно, что Вадим уже загорелся какой-то идеей. «Эх, жаль, Лехи нет! Он бы рассказал сейчас! Сразу бы поняли, что это не скучища! — подумал Главный Редактор. — Впрочем, рано еще об этом говорить…» — Круглов подлил себе чаю и подошел к ребятам. — Так, Вова, давай еще раз и поподробнее. — Ну, на Портале школьной прессы, — начал тот отвечать «полным ответом», как на уроке, — дают тему. Мы ее разрабатываем. Машка рисует, Никита фотографирует, остальные пишут. Ну, если можем, — верстаем, не можем — просто оформляем по правилам и отсылаем. Тоже на Портал. — А ты у меня спросил, хочу я рисовать? Да и вообще, на кой нам эта забота? — спросила Маша, подкрашивая губы перед маленьким зеркальцем. — Спокойно не живется? Ой, что это? Это Данька, от нечего делать кидавшийся бумажными шариками, угодил прямо в Машу. — Машка, это же Конкурс! Такой шанс о себе заявить! — А призы какие? — бросила она взгляд на экран.— Если что-то стоящее… Заметив всеобщую заинтересованность, вытащил один наушник из уха и Данька. — Призы? Какие призы? Чур, мне приз! — Вот получим Гран-при… — наперебой загалдели ребята, но Маша все равно не унималась: — С чего вы взяли, что мы выиграем? Губы раскатали! — Ты что, в «Полундре» сомневаешься? Ты хоть раз видела ее в мусорке? А нераспроданные номера у нас оставались когда-нибудь? Еще допечатывать приходилось, не помнишь, что ли? — опять разгорячился Вовка.
Заиграл скрипочкой Александра Рыбака телефон. Маша бросилась к сумке. — Да? — проворковала она. — Нет, задержусь. Мы тут Спецвыпуск делаем. Ну, не знаю, — взглянула она на крошечные часики. — Да, конечно, — щеки девчонки загорелись, глаза заблестели. Она отошла в угол. Разговор явно доставлял ей удовольствие. Но и происходящее в комнате ее тоже привлекало. Поэтому краем глаза она косила в сторону компьютера. — Ладно, хватит рассусоливать, давайте тему выбирать! — подвел итог Вадим. — Так она же уже есть: «Триста лет русской шрифтографии», — удивился Круглов. — Нет, тут «План-рубрикатор»! — Вовка уже снова сидел на своем месте за компьютером, щелкал «мышкой», открывая все новые и новые вкладки. — Надо галочкой отметить. — Мне вот эта нравится, — ткнул пальцем в экран Данька. Никита, который теперь сосредоточенно доделывал долги по геометрии, поднял голову: — Ребят, у кого циркуль есть? — Слушай, ботаник, вали отсюда со своей домашкой. У нас еще законный карантин, — опять рассердился Вовка. Никита не ответил, только сосредоточенней продолжал что-то чертить в замызганной тетрадке. Круглов знал: дома уроки делать у парня совсем не получается, «неблагополучная» семья. И он изо всех сил старается выбраться из этого хмельного омута.
— «Эпоха-символ», — прочитал Круглов. — «Минувшие эпохи» никуда, на самом деле, не «минуют». Как в каждом отдельном человеке повторяется вся биологическая и интеллектуальная история вида, так прежние формы письменности продолжают служить нам». Да, непростая тема. Не знаю, справимся ли… — А что за «символ»? — поднял голову Никита. — Понимаешь, есть такие временные точки, настолько яркие, что их называют «эпохальными». В эти отрезки происходят всякие яркие события — реформы, войны, революции, открытия — и все настолько значительные, и так много, что вместе это называется Эпохой. Потом историки придумывают этим эпохам имена. Названия становятся нарицательными, отсюда — символ. — Да, я слышал: «эпоха социализма», «эпоха Петра», «эпоха великих открытий» — так, кажется. Ну, выбираем мы такую эпоху, и что с ней делать? Вадим достал блокнот, ручку и приготовился записывать: — Вот, читаю. «Общее задание: Каждая команда выбирает одну эпоху и представляет ее культурный образ в двух частях. Первая часть — „Маленькая энциклопедия”. Вторая — „Плакат-коллаж”, образ эпохи в графических и шрифтовых начертаниях». — Ты че-нить поняла? — спросил Вовка у Маши. – Пока нет. — Так, коллаж — это для Никиты, маленькая энциклопедия — для тебя, ищи, — начал распределять задания Вадим. — Маша, пиши на стенде, или все всё забудут. «Хорошо иметь таких помощников», — подумал Круглов и вспомнил, каким смешным пятиклашкой пришел в редакцию Вадик. А сейчас — одиннадцатый класс!
В коридоре загремела ведром уборщица. — Скоро вы? — заворчала она из-за двери. — А то я пол вымою, и вы мне опять натопчете! Но ее никто не слышал. — Стоп! Энциклопедия — скучно! Заголовок-информация — банально! Пойдем от противного: что бы было, если бы ее, эпохи то есть, не было! Вот в этом «сухом остатке» и будет ее ценность! — Вадим, от него не отнимешь, умел мыслить нестандартно. — А что, это идея! И каждый по главке пишет! А не один Вовик! — откликнулась Настя № 1. — Ну что, какую эпоху выбираем? — «Огласите весь список, пожалуйста!» — процитировал из известного фильма Данька из-под диванного угла. Обычно за место на диване разыгрывалась небольшая драчка, но сейчас все были у монитора, и Даниил пользовался моментом от души. Он даже налил себе чаю, взял со стола печенюшку, положил на колени свежий номер молодежного журнала, полулег-полусел, чтобы кайф был полным. И теперь наслаждался комфортом. Впрочем, журнал он читать не стал: разговор задевал его больше. — Сам смотри, тут целый столбик, от дописьменности и до будущего.
— А сейчас — какая эпоха? — тихо спросила Рита, новенькая в редакции. — Тут она названа «сегодня» — прочитал Вовка. — Давайте не про сегодня. Большое видится на расстоянии, — высказал свое мнение Круглов. — А про будущее? Как тут от противного напишешь? — Вадим уже начал «думать свою мысль». «Маш, идешь?» — донеслось из коридора. Маша помахала ручкой приятелям. Ей явно становилось все интересней. — Может, революцию взять? — предложила Рита и внимательно посмотрела на Главного Редактора, будто ожидала от него каких-то особых слов. — Мне папа говорил, что революции — это плохо! — включилась в разговор Маша, не совсем избавившаяся от «упрямого козлика» в голове. — Если бы твой папа разговаривал с тобой о революции лет тридцать назад, он, наоборот, защищал бы ее. Потому что раньше на это был другой взгляд, — усмехнулся умный Вадик. — Ничего себе! А история, что ли, другая стала? Тогда верти ее, как хочешь, объясняй, как можешь? И без никакой уверенности, что все так и было, как в учебнике написано? А ты учи! Двойки получай. А потом вдруг говорят, что все не так было! — Маша завелась неслучайно: причиной ее возмущения была недавняя «пара» по истории. — Я лучше порисую. Вот стану великим дизайнером!
Ну да. Не исключаю, что мы просто повторяем то, что нам внушают, — неожиданно согласился с Машей Вадим. — Во-во! Историки все врут! — перешел на их сторону и Вовка, изображая сгорбленного историка в очках. — Сидят себе, выкорябывают всякие выводы, сочиняют тухлые версии, один — одно, другой — другое, а детям страдать. И главное — как проверишь? — Поэтому учить историю нужно, но лишь для того, чтобы выдвигать свои собственные гипотезы, — оторвался от учебника Никита. — Чтобы выдвигать гипотезы, дитя мое, сначала надо перерыть кучу источников, разрешить массу противоречий, изучить все «от и до», — заметил Круглов. — Вот вы сами только что осудили «авторский взгляд» на историю — и тут же предлагаете фактически то же само — гипотезы выдвигать. — А что делать? — развел руками Вовка. — Яблочко от яблони… — У каждого свое представление об истории, — ввернул Вадим. — Даже если все люди мира сидели бы в одном классе и слушали рассказы одного учителя, читали одни и те же книжки и смотрели одни и те же фильмы, — ход истории выглядел бы совершенно по-разному в глазах разных людей. Для одних — это сплошные войны, а периоды между сражениями — как скучный текст, и неважно, что в эти мирные годы люди что-то строили, изобретали, любили, ненавидели. Для других — это как раз изобретения, для третьих — драмы и герои. — Так что, вполне объяснимо, что существуют разные версии одной истории? — улыбнулся Круглов. — Ну а нам, простым детям, как быть? — снова оторвался от учебника Никита. — Начнем с того, что сама история, без возможности зафиксировать ее на бумаге, — неистория. Так… легенда, миф, сказание, — не утихал Вадим. — Но записывает-то тоже человек! А он может и наврать. Или не так что-то понять. Или чего-то не знать. Да мало ли что! — не сдавался Вовка. — Очевидцы тоже могут наврать. Вдруг их наняли. Или они сами приняли желаемое за действительное, — подкинул Никита. — А я НЛО видел! — продолжал веселиться Данька. — Вот вам и очевидец! — хмыкнул Вадим. В коридоре раздраженно гремела ведрами уборщица, но ее намеков никто не понимал. Мысли всех присутствующих летали где-то между эпохами. — Что берем? — Дописьменную! — Революции! — Завтра! — кричали наперебой ребята. — Стоп! — призвал их к порядку Вадим. — Давайте так. Чтобы не ссориться и не обижаться, пусть Николай Николаевич выберет.
Ритуся втянула голову и замерла. Круглов медленно обошел вокруг стола. Отпил чаю из своей кружки, оглядел всех ребят и, ничего не говоря, поставил галочку у «Петровской эпохи». «Рубить — так сплеча, или как царь Петр одним росчерком пера осовременил шрифт на века вперед. Насмотревшись на книгопечатное дело в Европе, Петр провел ревизию изрядно устаревшего алфавита и шрифтов, его изображающих, в результате чего мы получили то, что, в основном, имеем до сих пор» — было написано в задании. «Я так и знала…» — выдохнула Рита.
Эпизод 2. Леха с Пусякиным приходят в редакцию. Одновременно с ними там появляется Вера Кирилловна Пароходова по прозвищу «Титаник». Она просит Круглова срочно подготовить отчет Леха со Степаном влетели в школу. Ребята только что разошлись. Уборщица замахала вслед мальчишкам тряпкой, но они, ловко обойдя шлагбаум в виде ведра с грязной водой и шваброй, спаслись от местной Фрэкен Бок в редакции. В это же время туда вплыла (по-другому не назовешь) Вера Кирилловна Пароходова, собственной персоной. На шее у нее пылал любимый платочек в красно-белую клетку. У Веры Кирилловны была «говорящая» фамилия, но «Титаником» прозвали ее за солидные габариты. Про эту даму, которая, будучи завучем, преподавала биологию, в школе ходили легенды. — Николай Николаевич, — загудела Вера Кирилловна своим знаменитым контральто, — у нас проблемы. — Да? — с тревогой отозвался Круглов, не отрывая взгляда от шарфика. Леха однажды поместил в «Полундре» флаги международного свода сигналов. Флаг такой раскраски назывался «Юниформ» и означал: «Вы идете навстречу опасности». — К завтрашнему дню надо сдать отчет. Тема вам близкая, «Социальная адаптация учащихся из малообеспеченных семей в условиях информационной безопасности». — А что это такое? — оторопел Круглов. — Безопасность от кого? Вера Кирилловна нависла «бортом» над столом и вывалила толстенные папки: — Это вам материалы для отчета, результаты анкетирования и обследования! — Вера Кирилловна. Это выше моих сил! — взмолился Круглов. — Николай Николаевич. Вы еще Всеобуч не сдавали. И базу данных по ЕГЭ. Нам за неделю прислали распоряжение о 14-ти отчетах, это не считая паспорта безопасности и списков, которые надо сдать в Военкомат. А мне сейчас писать сводку о Дне пожилого человека. — Зачем? — Затем, что одному начальству нужно отчитываться перед другим начальством. А я — как на передовой. Круглов застыл перед ней с тем же ужасом и покорностью, с которыми замирают перед великим явлением. — Так вы просто герой, Вера Кирилловна, — уже ни на что не надеясь, смахнул мысленную слезу Главный Редактор. Вера Кирилловна улыбнулась. — Только один вопрос, Вера Кирилловна. — Хоть два, — с переходом на ласковую октаву ответила Титаник. — А это все, — обвел Круглов папки, — кто-нибудь читает? Вера Кирилловна понимающе покачала «кормой». — Да Бог его знает… Может, и есть какой бедолага. Писать это, конечно, трудно. Но чтение таковых экзерсисов можно заместо пытки применять, это я вам ответственно заявляю. Как член Экспертного совета. И Пароходова, обозначив в какой-то бумажке крестик, с пыхтением «отчалила» от стола, медленно развернулась и выплыла из редакции. Казалось, сейчас она даст прощальный гудок.
Леха и Пусякин, пристывшие к стенке, «сошли с якоря» и сочувственно проплыли вглубь комнаты, ближе к обескураженному Николаю Николаевичу. — Леш, ну ты все слышал, — развел руками Круглов. — Потерпите полчасика, я хоть тезисы набросаю. Тем более, Игорь еще не пришел. Я в соседний кабинет, ладно? Меня нет ни для кого, кроме самых близких. Кстати, — тут Николай Николаевич немного замялся, — Александра Александровна обещала нас навестить. Вы пока над уликами подумайте, — Круглов нырнул под стол и протянул ребятам пакет с артефактами. — Леша, а покажи новую улику! Только гляну — и все.
Леха посмотрел на Пусякина; тот вытащил из-за пазухи доску. — Вот она, с дырками. Что это за дырки, дядь Коля? — А ну, дай сюда, — Круглов покрутил дощечку. — Это трафаретка, похоже. Держи обратно, иначе заведусь и ничего не сделаю. — Он вернул доску Степе. — Ребята, чем быстрее я займусь этим отчетом, тем быстрее освобожусь. Полчаса — и мы поработаем над этой вещицей. Все. Меня нет. Арбайтен. Круглов переправил папки на столик от проекционного фонаря и покатил его к выходу. — Да ладно, нам не привыкать.
Эпизод 3. В котором бойкот Лехи обречен на проигрыш: расклад улик Пусякиным по полочкам и дощечкам обезоружил спецкора
— Я вот прикинул, кто из «кафежителей» на нашей стороне. — Леха протянул Степе блокнот, но тот даже не взглянул на раскрытую страницу. — Меня не выпускали почему? Потому что я камешек оставил. Пошел искать. Нашел, все равно не выпускают, — заново начал живописать Леха свои мытарства в печатне. — А это откуда? — вернулся на бренную землю. Пусякин — Слушай, ты что, совсем тормоз? Я ж тебе весь день рассказываю, что в печатне был. Ты фотографии видел? Степа во время этой тирады вертел в руках дощечку с дырочками. — А это откуда? — Слушай, ты что, совсем тормоз? Я ж тебе весь день рассказываю, что в печатне был. Ты фотографии видел? Там одного брата арестовали, а Еремей мне эту планшетку втюхал. — Улик много — толку мало, — повторил Пусякин. — Я тоже пока не понимаю, — согласился Леха. — А тебе и не надо. — Знаешь, что? — разозлился Леха и выхватил дощечку из рук Пусякина. — Кончай умничать. Не хочешь — мы и сами все узнаем, без твоих программ. Тем более, ты сам ничего не знаешь, а только выделываешься. — Нельзя просто так раскидывать факты по сторонам, — словно не замечая Лехиного наскока, спокойно продолжил Пусякин. — У тебя столько информации, она никак не структурирована, а ты хочешь новой информации. Пойми сначала то, что у тебя есть. А потом гонись за новой. Усекаешь? — И как все это увязать? — А ты вяжи, не раскидывай. — Я в печатню попал. Финики созрели. Еремей мне доску вручил, — опять завел свою пластинку Леха. — Дай сюда! Снова получив дощечку в руки, Пусякин внимательно оглядел ее с разных сторон, отошел к стене и упер ее в стенд. — Степыч, ты че? — не понял Леха. — Машкины буквы, что ли, меряешь? — Большинство людей вообще не шевелят мозгами, когда думают. Они просто сканируют действительность и не способны ни к какому анализу, — закусив губу, продолжал гундеть Степа. «Ладно, лектор. Сейчас ты сам мне все скажешь», — загадал Леха. И объявил Пусякину мысленный бойкот. («Наконец-то он заглох, этот колокол на башне вечевой» — в параллель подумал Степа).
«Как хорошо иметь таких помощников», — подумал Круглов и вспомнил, каким смешным пятиклашкой пришел в редакцию Вадик…
— Итак, у нас в наличии улики, которые, на первый взгляд, никак не связаны друг с другом, «Ведомости», фотки, Чарли, которого надо показать врачу. Строка, которой ты, само собой, понравился, — подытожил Пусякин. — Да еще и эта доска. С доски и начнем. — он отошел от стенда, вытащил на середину стул, оседлал его и достал из кармана какую-то коробочку. — Ввожу: «Трафаретка», клацаю на «Пуск», «Ок», поехали!
Задание «Трафаретка»
«Трафаретка» — инструмент для шифрования, к наборному столу не относится. Вспомните фильм о Шерлоке Холмсе, как он начинается, когда идут титры с именами актеров: сначала на экране неразборчивый текст, потом кто-то подносит к нему деревянный планшет с дырочками (трафарет) и через эти прорези уже можно прочитать, что в главной роли — Василий Ливанов.
Видеоряд
Аудиоряд
Хронометраж
Есть
Нет
5–17 сек
Голос за кадром: Ни финты себе расклад!
Уровень: ** (новичок)
Леха любил этот фильм, но — убей! — не мог припомнить никакой планшетки.
Задание «Трафаретка» — заход 2
Если не помните этого момента, объясню проще: трафаретка — тонкая дощечка, скорее даже фанерка, формата А4 с квадратными окошечками, которые идут в разнобой.
Видеоряд
Аудиоряд
Хронометраж
Есть
Нет
5–17 сек
Голос за кадром: Ни финты себе расклад!
Уровень: 0 (без номинации)
— Ее используют для дешифровки текста, — перевел Пусякин и обернулся к другу. Тот молчал и сопел. По закушенной губе товарища Степка смекнул, что Леха «не въехал», и его теснит вопрос. — Вот ты темный! — усмехнулся он. — Накладываешь на текст, и читаешь.
Задание «Трафаретка» — заход 3
Но стоит эту дощечку положить на текст, как в этих окошечках становятся видны буквы, или слова целиком, которые и показывают шифровку, дают ее прочтение.
Видеоряд
Аудиоряд
Хронометраж
Есть
Нет
5–17 сек
Голос за кадром: Ни финты себе расклад!
Уровень: 3 (продвинутый)
— Какой текст? — не выдержал Леха. — Вот за это я тебя зауважал! — хлопнул его по плечу Пусякин, намекая на проигрыш. Хотя молчать Леха не зарекался. Но если бы и зарекся, — все равно проиграл, проверено жизнью. — А какие тексты у нас есть? Есть что расшифровывать-то? — Да кроме «Ведомостей» — никаких. — Гони «Ведомости»! — Пять сек. Вот оно. Но… мы их уже расшифровали. Там про очи было написано, что они закроются. . А если что… — Сейчас наступит «если что», — пообещал Пусякин
Эпизод 4. Леха и Степа логическим путем подбирают интерпретации расшифрованного текста Степа не бездействовал: накладывал трафаретку на страницу газеты и вглядывался в буквы в окошечках. — Звонарь! — Ну? — Нужен фонарь. Получив фонарик, Пусякин разлегся на столе и продолжил свой труд. Каждый лист обследовался им четырежды: обеими сторонами трафаретки, потом дощечка переворачивалась вверх ногами. — Ну? — не выдержал Леха. — Есть что-нибудь? — Основная ошибка сыщиков: они ищут там, где оно может быть. И поэтому ничего не находят, — со знанием дела отозвался Степка. — А где надо искать? — Не ищи решения там, где, по-твоему, оно лежит, а ищи его там, где его, по-твоему, нет. Оно просто в другом месте, понимаешь? — И где я тебе это другое место возьму? Мы так вообще ничего не поймем, это нереально! — А ты иди от невозможного. — От ка-ко-го? — чуть ли не заорал Леха. Он уже всерьез начинал выходить из себя. — Скажу яснее. Вы ищете тут шифровку, а речь, может быть, идет о райских яблочках. — Ничего себе яснее. Да при чем тут яблочки?! — не на шутку разозлился спецкор. — Этого еще не хватало! — Ладно. Подожду отлива, — сказал Пусякин и вернулся к трафаретке.
Степан Степанович Пусякин смотрел на жизнь исключительно «своим взглядом», на все имел «глубоко личное мнение», отличающее его ото всех остальных людей мира, и в периоды всеобщего сумасшедствия демонстрировал потрясающее хладнокровие. Это спецкор Звонарев знал лучше других. — Хорошо. И что? — пошел на мировую Леха. — Выходи на правильный путь, — бросил Степан. — И где он? — Вас не всегда после получения улики «выплевывают». Возникает ощущение, что у вас есть задание, ну как программа компьютерная, — она его выполняет не задумываясь. Вот вы и носитесь с уликами своими, а зачем — сами толком не знаете. Почему? Да потому что от вас хотят чего-то конкретного. – Чего. От нас. Хотят? — сжав зубы, спросил Леха.
— Апаньки! Есть! Зырь сюда, — воскликнул Степан, радостно потирая руки. — Смотри! — и он наклонил Лехину голову к «Ведомостям», накрытым трафареткой. — «Не твои ли коль круглы спасешь ся и его» — прочел Леха в окошечках дощечки по слогам. Он снял трафаретку и наложил ее еще раз, чтобы убедиться, что ничего не перепутал… – Вроде слова, но смысла нет. Или есть, но очень глубокий. Степа еще немного попялился на странные буквосочетания, даже на свет посмотрел: не проявится ли еще что-то новенькое, проясняющее смысл. Но нет, пришлось признать: самим не справиться. — Пошли. НикНикычу покажем! Если кто-то и мог подумать, что эта просьба свидетельствует о Степиной слабости, то никак не Леха. Он-то точно знал, что признание Пусякиным собственной несостоятельности равносильно подвигу. И Звонарев еще больше проникся уважением к другу.
Эпизод 5. Круглов читает шифровку, которую Степа и Леха обнаружили с помощью трафаретки Николай Николаевич выключил компьютер и потянулся до хруста в суставах. «Что там мальчишки делают?» — вспомнил он и направился к двери, где столкнулся лоб в лоб с юными исследователями. «Однако мальчишки меня уже переросли!» — это открытие Круглова стерлось из памяти сразу, как только Степа и Леха доложили о своей новости. Николай Николаевич выписал шифровку на желтенький стикер и задумался. Ручка выводила вокруг слов замысловатые зигзаги, графически изображая завихрения мыслей Редактора. «Бессмыслица? Ни согласованности, ни знаков препинания. . . Но почему мне кажется, что это мне, а не кому-нибудь другому адресовано? «Коль Круглы», это же почти Коля Круглов… «Не твои ли» — мои или не мои? И что мое-не мое? Если соединить с первой частью шифра, то получим: «Ныне очи человека закроются, коль круглы не твои ли спасешь ся и его». Не твои — О моих очах? То есть опасность угрожает и мне? Или все же ему, печатнику? «Спасешь ся»… Я спасу или спасусь? «Ся» — на другой строке. Не важно, все равно значит «себя». То есть «спасешь себя и его». Все. Замкнулось. Никаких сомнений: это шифровка ему, и он ее понял. «Мы связаны с ним одной опасностью. Как близнецы. Говорят, они чувствуют состояние друг друга даже в разлуке. И даже болеют одними болезнями. Но у меня нет близнецов. Не так: мы двойники. Конечно. Нас связывает одна мысль, идея. Мы близнецы по духу. И лишь спасши его, я спасусь сам. И, похоже, речь не только о „духе”, но и самой жизни…». Николай Николаевич оторвал взгляд от листочка, трафаретки, лежащей на газете и только тут заметил, что мальчишек и след простыл.
Эпизод 5. Ребята встречаются у кафе. Выясняется, что Полинка — девушка Женьки Через несколько часов спецкор Звонарев, выполняя поручение Игоря и вооруженный до зубов уликами, маячил у «29 генваря», встречая Женьку. Он также ждал Полину и отбежавшего за газировкой Пусякина. Женя, к радости Лехи, соскучившегося по роли вестника, подкатил первым и теперь получал «вводку». С большим удовольствием Леха живописал ему про сегодняшний «захват Феи»: — Красивая, с косой, которой она буквально гордится. Как ты думаешь, с чего она так быстро согласилась? — Не парься! Нам их не понять. А где дядя Коля? — задал встречный вопрос Женька. — Анализы сдает. Пошли Статую с какой-то родственницей сопоставлять. — На ДНК? Круто. — Ага. Чтобы все научно было доказано. Чарли мы тоже обследуем. Как ты думаешь, Статуя, она, правда, — древняя? Я видел, как вы ее оживили… в монастыре улиток и створчаток. Глупо! Неужели был такой в Петровские времена? И за что ей только при жизни могли памятник поставить?
Леха так и не смог соединить причины со следствиями, поэтому сделал обтекаемый вывод: — Иначе все потеряло бы всяческий смысл!
Тут сквозь пыль, поднятую налетевшим ветром (откуда он взялся?), Женька заметил на другой стороне улицы… Вот уж поистине закон подлости! Ну елки же моталки! Неужели его Полинка и соседка Пусякина — одна и та же девушка? О нет, только не это! Но, разумеется, это была она, его Полина, а рядом, энергично виляя хвостами-антеннами, кружили две таксы. Расстояние стремительно сокращалось.
Улица, казалось, тоже реагирует на его открытие. Все три дома удивительно сблизились и словно ожидали, что будет дальше. — Здравствуй, Леша! Никогда бы не подумала, что это — кафе! И тебе привет, — весело сказала она, как ни в чем не бывало обратившись к Женьке. По Женькиной спине пробежал предательский холодок. И по этой ее спокойной веселости он понял. Он для нее умер. Исчез. Больше всего Женьку ужалила эта участливая, приветливая, одинаковая улыбка. Если бы она удивилась, или разозлилась, или даже ударила его, — он бы понял.
Пустая, но не страшная улица словно вдруг надвинулась на Женьку, стала сжиматься и вырастать. Женька тряхнул головой: перед ним стояла не его милая Полинка, а какой-то новый и чужой человек. «Вранье не споро, попутает скоро», — прошептал ему кто-то на ухо.
Женьке стало вдвойне обидно: он, на самом деле, редко врал, и вообще не любил приукрашивать действительность. Обычно он даже недокрашивал ее, иногда себе во вред. Сегодня перед ним стоял выбор: или Полина, или «дожать» кафе. И он выбрал кафе. Потому что об этом просил друг.
«Укорися совестию своею!» — еще раз раздалось в его ухе. Женька было отпрянул, но внезапно все прекратилось. Дома опустились. Улица растянулась и просветлела. Из-за угла вышел Пусякин!
Полина, глядя сквозь Женьку, радостно замахала Степе рукой. У Пусякина челюсть чуть не отпала, он не сразу поверил, что та, которая не удостаивала его вниманием и двумя словами, так лучезарно сейчас его приветствует. Она, в легком пальто с развевающимся шарфиком, — живой образ недостижимо далекого мира, который вдруг ни с того ни с сего свалился на него, внезапное сочетание реальности с ослепительным вымыслом, — вот так, запросто, развернулась к нему, будто только его и ждала. И улыбалась. Не пустой дежурной улыбкой, а настоящей, от которой у него перехватило дыхание, и сладкий ужас прокатился по телу. И только Женька стоял как подломанный…
Улица больше не двигалась. Как три дома разыгрывали между собой сцены молчаливых перекличек, так наша троица являла собой столь же пестрые типажи: прекрасная дама отвергала одного и приближала другого. Первый был зол, последний смущен. Из забытья их вывела Лехина присказка, и в этот раз она могла относиться ко всем присутствующим. «Разберемся, когда упремся», — второй раз за день вспомнил он папу.
— А это Бомбицин и Понтюзо, — осведомил всех Пусякин, как только прошло его маленькое затмение. Хотя каждому это и так было известно. — Бомбицина, — поправила его Полинка. — Так называлась появившаяся в XIII веке в Западной Европе первая грубая плотная бумага, альтернатива дорогому пергаменту. А понтюзо — часть проволочной сетки, по-моему, редкие вертикальные проволочки, на которые выливали вываренную в котлах бумажную массу. Вода стекала, а высохшая на сетке масса превращалась в бумагу. Примерно так же, между прочим, наносится защитный рисунок на современных бумажных деньгах. Это — подарок родителей, они у меня работают в типографии.
«Еще одно идиотское совпадение, — вяло думал Леха, наблюдавший за всем со стороны: угрюмый Женька, сияющая Полинка и ошалевший Пусякин. — Ну вот на фига они у тебя в типографии работают? Теперь еще это привязывать к нашим баранам? И на фига ты весь свой „таксопарк” сюда притащила?» Так думал молодой Леха, потому что не был повесой. Амур пока не вонзил свою стрелу в его сердце, хотя, скажем по секрету, уже примерялся…
Задание «Трафаретка»
Исходный текст