Московский
культурологический лицей

Круглову не повезло с автобусом. На первом же перекрестке под колеса бросилась кошка, водитель резко затормозил, и едущая позади легковушка аккуратно тюкнулась в автобус носом. В дружно охнувшем салоне Круглов, как ни странно, оказался единственным мужчиной, поэтому, когда встал вопрос «Кому идти в свидетели», все пассажирки единогласно проголосовали за Николая Николаевича. Пришлось задержаться. А тут еще и гаишники, как назло, долго и нудно стряпали протокол. Правда, потом инспектор раздобрился и подвез его на машине с сиреной, от звука которой наш Редактор чуть не завыл белухой (или белугой).

Улица, куда он приехал по адресу, казалось, затерялась во времени. Находясь всего в нескольких сотнях шагов от старого города, она выглядела безлюдной — и без намека на утренний дождь. Кованые сапоги фонарей, старинные чугунные таблички с «нумерами», вместо асфальта — ровные булыжники, как на старой мостовой. Но даже не это создавало атмосферу удивительного места. Какая-то невероятная тишина, не пустая, а уютная, как за городом у бабушки, где хорошо, спокойно и пахнет абрикосовым вареньем.

На крохотном, почти игрушечном перекрестке «сошлись» трое: Император и подданные. (Так, по крайней мере, выглядели эти три здания, из которых и состояла вся улица.) Первый, высокий и напыщенный, с шестью словно вырубленными в стене окнами, в упор смотрел на второго. А тот, маленький, с робким крылечком, будто подавался навстречу сердитому начальнику, моргая своими круглыми окошками.

Напротив торчало нечто несуразное, начиная с крыши в форме волнистой линии и заканчивая дверью, распахивающейся справа налево. Табличка на ней сообщала: Кафе «29 генваря».
Сверху, точно приклеенные, светились три восьмиугольных окна, задернутые бордовыми шторами. Дом выглядел нелепым и смешным, однако при более тщательном рассмотрении все детали оказывались частью единого целого, где все соответствует своему назначению, не выпирает, и мысль о малейших переменах кажется глупой.
 [2]

Господин Главный Редактор поймал себя на мысли, что эта улица идеальна для него, что именно в такой тихой и привлекательной обстановке ему и хотелось бы жить.
Тут его вниманием завладела трехцветная кошка: она умывалась на пороге того самого дома. Мурка на мгновение замерла, заметив постороннего; глаза вспыхнули разноцветным огнем.

Улица Волшебкина… Это имя вызвало у него какие-то далекие воспоминания. Юрий Волшебкин. Известный дрессировщик, работавший с собаками. Когда Главному Редактору было лет пять, они с мамой пошли в цирк на его выступление.
Все дворовые мальчишки уже видели номер циркача и с утра до вечера играли в дрессировщиков, пытаясь научить местных дворняг примитивным трюкам. Коля смотрел на них с завистью: побывавшие в цирке знали что-то, что для него оставалось секретом за семью замками.
В этот день мама выгладила для него матроску — костюмчик, привезенный отцом из командировки. Это могло означать только одно: они «идут в люди», как говорила мама.

Апрель был прохладным, и Коля очень расстроился, что пришлось надеть серенькое пальтишко и шапочку-шлем. Ведь никто не видел новой матроски. Зато когда в цирке пальто и шапка были обменены на оловянный жетон, он предстал во всей красе. День явно удался! Мальчишки на соседних креслах стыдились своих «девчонских» бархатных костюмчиков и завистливо смотрели на синий широкий воротник с белыми полосками, кармашек с аппликацией в виде кораблика и бескозырку с надписью «Храбрый»: без нее Коля наотрез отказывался выходить из дома.
А потом началось незабываемое представление. На арене творилось что-то невообразимое: собаки «змейкой» проходили между ног дрессировщика, сидели, подняв, обе передние лапки, крутились, кланялись. Выбежала белая лайка, отбивая носом красный воздушный шар. Маленький пудель все время представления выпрашивал угощение и делал поклоны направо и налево. Кудрявая псинка каталась на самокате. Все это казалось увлекательной и веселой игрой между дрессировщиком и его питомцами.

С тех пор у маленького мальчика Коли Круглова появилась мечта. Собака.
Настоящая, большая, добрая, с огромными глазами и длинной пушистой шерстью; собака, которую боялись бы все хулиганы и которая приходила бы по тихому зову и забиралась под одеяло, охраняла хозяина от всех чудищ, прячущихся в темноте под кроватью.
Однако мечта не сбылась. У Коли обнаружилась аллергия на собачью шерсть. Вот так. Просто и грустно…

Табличка на двери сообщала:
Кафе «29 генваря»

…И вот он распахнул входную дверь и тут же очутился в узком коридоре. «Ну и кафе!» По обе стороны расходились двери, двери, двери. Много дверей. «Пятнадцать! — зачем-то подсчитал главный герой. — И все закрыты».
Он пошел по коридору и прислушался к каждой. Нет, комнаты не пустовали: откуда-то доносились разговоры, где-то жужжала неведомая машина и очень сильно пахло кофе. До слуха Главного Редактора донеслись перестуки (топор?), музыка (клавесин?), скрежет останавливающегося лифта, ржание лошадей и раскатистое «Камо грядеши??»
Но странное дело — в этом не было никакой какофонии; касаясь то одной, то другой ручки, Главный Редактор все больше и больше удивлялся своему почти кинематографическому переходу с одного звукового уровня на другой.
И тут:
— Здравствуйте! — зазвучало вдруг и как будто отовсюду.
— Здрась… — присел от неожиданности Николай Николаевич,
оглядываясь по сторонам и не заметив никого, кому этот голос мог бы принадлежать. Он чуть не дернул себя за ус. Неужто показалось?
— Ну. И где собака? — снова раскатилось по коридору.
— Нету собаки у меня, — ошарашенно ответил Главный Редактор.
— Печально… Видите ли, это кафе только для тех, у кого есть собака. Сюда можно попасть только с собакой. Извините, но я не могу пропустить вас дальше. Все двери заперты и откроются перед тем, кто придет с собакой.
— Но письмо… Я получил вот это послание… — и Круглов, хлопнув себя по карману, извлек изрядно помятый конверт, на всякий случай показывая его во все стороны.
— Да, это почерк хозяина, — смягчившись, сказал Голос. — Тем не менее, правило есть правило. Увы, я должен попросить покинуть заведение. Все испытания еще впереди, вам надо хорошо к ним подготовиться. Ищите собаку.  [1]

Так. Алексей живет совсем недалеко, в какой-то паре кварталов отсюда… Спешно набивая номер, Круглов мельком подумал, что все внезапно складывается, как хотел племянник, и спасательное задание, которое обещал ему Круглов, он уже точно получил.

Рыжие головы Лехи и Чарли нарисовались рядом с «императором» через 20 минут. В долгие объяснения вдаваться не пришлось. Ушастый Звонарев свою задачу просек быстро: попасть в кафе, выяснить что-нибудь о таинственном отправителе письма, разузнать, кому угрожает опасность, и вообще — разведка по полной.

— Нет, Леша, ничего такого. Просто одолжи мне Чарлика.
— Дядя Коля, там же закрытое помещение! Вы помните, что было в прошлый раз?
В прошлый раз пришлось вызывать «скорую». Ох, и напугал он тогда всех! Длинношерстный друг Звонарева всего пару раз обошел вокруг Николая Николаевича, и этого хватило для полной потери облика. Внешне НикНикыч стал похож на гоголевского Вия.
«Отек Квинке. Аллергическая реакция немедленного типа, — констатировал пожилой доктор. — Отечность тканей связана с повышенной сосудистой проницаемостью, вызванной высвобождением медиаторов из сенсибилизированных тучных клеток при их контакте с аллергеном. Забираем. Хорошо еще, что успели…»
Кстати, случилось это тоже в кафе, на чьем-то юбилее <….>
 [5]

Леха оказался понятливым: в долгие объяснения вдаваться не пришлось

Звонарев затянул потуже ремень и заверил:
— Улики будут приобщены к доказательствам!
Чарли не возражал, о чем свидетельствовал его дружелюбный нос.
— Главная улика у меня в руках! — похлопал себя по карману Главный Редактор.
— А может, кто-то пошутил?
— Хотел бы я увидеть этого шутника! Смеха ради отсылать уникальные исторические экземпляры, да еще и набранные новым гражданским шрифтом!
— Прикольно! А вдруг вам копии прислали?
— Смеешься? Я их, как Марья Искусница своего сына, с закрытыми глазами из тысячи узнаю. Гляди! — Николай Николаевич быстро вытащил листок из конверта и показал на просвет. — Проступает фита. Эта же фита — на обороте. Соломенная бумага. Бесценные страницы 4 и 5!
— А что в них бесценного?
— Знаешь, это очень интересная история. Начало ее — аж в XVIII веке. Когда Петр решил делать свое дело, он не учел, что найдется человек, который…

Чарли не возражал, о чем свидетельствовал его дружелюбный нос

Тут поводок неожиданно дернулся, Леха едва устоял на ногах, а Чарли метнулся в приоткрытую дверь заветного дома за трехцветным кошачьего вида хвостом. Леха и Главный Редактор даже не успели шелохнуться — пес уже вернулся. Без кошки. Зато в зубах что-то деловито нес. Поскулив для приличия, он положил на землю предмет непонятной формы и притулился рядом с хозяином: мол, не сердись, я уже на месте.
— Чарли! Что ты принес? Смотри, дядя, похоже на электронную «собаку». Бублик какой-то…
— Странный бублик… — пробормотал Главный Редактор, рассматривая находку. — Чарли принес нам то ли греческую букву «Альфа», то ли это прописная «Аз»… Все одно к одному! Когда Петр…
— Лекции потом. Сейчас все выясню, — и Леха, намотав поводок на руку, направился в кафе с видом агента национальной безопасности. «Начинаем выполнять невыполняемое и создавать несоздаваемое».