На старом ободранном покрывале, где на стене мрачным тандерклеповским привидением жил старый «персидский» ковер, где царила над миллиардами подданных всесильная госпожа Пыль, дремали толстые книги, а на подоконнике, спрятавшись за занавеси из прошлогодних верб, стояла пара суккулентов (как их назвала когда-то маленькая девочка — Гоша и Жора, имя одно и то же, смешное, но так повелось), обливаясь солнечными лучами и дождем, жили вещи
Затертые и покрытые пылью, кое-где треснутые подсвечники (гордо называемые Змей Горыныч, и Змеюта Горынычевна, внучка его) грозно щерились на старую зелено-желтую сборную пирамидку (Тутанхамон), с которой у них всегда были дискуссии на тему мифологии и вообще по-жизни. Балерина (бабушкина, которую не разрешалось доставать с полки и с которой три раза в год (Новый Год, Пасха, Первое сентября) с торжественностью салютного марша стирали пыль), две бравые шеренги фигурок разных символов года (которые раньше продавались в Бакалеях по пятнадцать копеек, потом исчезли и снова появились, уже по сто пятьдесят рублей), маленькие черепашки с загадочными именами Дели, Каир и Нью-Йорк, Шишкин (две деревянные ложки с резными медведями, которые в тандеме составляли всю композицию знаменитого произведения), Чуча-Мяуча (рассыпной набор мелких пахучих деталей для аромату, которые в воображении ребенка складывались в единое загадочное существо вроде лешего) и Гай. Гай — кот, жутко сварливый восьмилетний маленький тигр с телом кота, но замашками как минимум Наполеона.
Были, правда, еще Лотос (подсвечник с отломанными лепестками в виде лотоса), который в детских игрушечных баталиях был обычно на стороне буддистов и вообще пацифистом, Елочка (тоже подсвечник, цветастый с затертыми от времени витражными стеклышками, для арома-свечи, обычно развивающий в играх новогоднюю тематику) и Роза (вазочка со старинными высохшими лепестками роз с разных старинных дней-рождения и других праздников).
Все предметы, за исключением, пожалуй, Гая, который не только «ходил сам по себе», но при своем характере мог запросто наняться на роль Цербера в Аиде, были великими актерами, даже недвижимая Балерина, даже загадочное никогда не являвшее свой истинный облик, обычный партизанин, Чуча-Мяуча, тем более сиамские близнецы Шишкин. Они могли отправиться за аленьким цветочком, могли захватывать пиратское судно, могли забраться на вершину Везувия. И девочка, строгий дотошный режиссер, играла за всех, говорила на все возможные голоса, изображала и стук копыт лошадиный, и вьюгу, и штормы, и полет. Старая салфетка с пузатеньким Санта-Клаусом и оленятами превращался в карту Острова Сокровищ, подоконник на досуге подрабатывал непроходимыми джунглями, ковер добросовестно служил вершиной Эвереста. Только Гай и позже Марс (живой черепах, которые в мае питается исключительно свежесорванными одуванчиками) бродили сами по себе и не желали присоединяться к тайне процесса.
Сейчас, около двенадцати лет спустя, я оглядываюсь назад и смотрю — куда же девалась та маленькая девчушка, которая в первом классе залезала с ногами на подоконник и широким карандашом с невообразимым количеством ошибок писала книги?!
Вообще-то, никуда. Она есть, она еще иногда достает старые свои вещи и смотрит на них, нюхает ароматического Чучу-Мяучу, вспоминает Змея Горыныча и Змеюту, внучку его. Гай, еще более остепенившийся и приобретший все больше замашек египетского фараона, недавно отметивший свое девятнадцатилетие все — также ходит по столу, Марс все так-же обожает одуванчики, которые безвозмездно приносят ему в жертву
А вещи… А вещи живут! И буду жить и после.
Комментариев 1
