Московский
культурологический лицей

Здравствуйте, дорогие Медийцы!

Мы выбрали 29 главу для чтения вместе с вами вслух. Поможете? Присылайте, пожалуйста, видео нам на форум или в Дежурку «29 генваря».

Не долетев до класса, Ритка произвела вынужденную остановку. Недалеко от кабинета, прислонившись лбом к окну, стоял источник ее возмущения — практикантка. Плечи ее вздрагивали, распущенные волосы, освобожденные от заколки, закрывали лицо.
Ритконосик застыла. Неужто плачет?
Практикантка переменила позу: одной рукой она оперлась о стекло, а другую, с заколкой, опустила вниз. Всхлипывания и шмыганья неровно разносились по коридору. Этот плачущий силуэт у окна невольно запустил в Ритку маленький снарядик сострадания — сердце дрогнуло от сочувствия. Что же могло случиться за то короткое время, пока ее не было в классе? Ой. А вдруг девушка расстроилась из-за ее выходки?
Преодолевая неловкость, Ритконосик потянулась к зареванной девушке и тронула руку с заколкой. Спина вздрогнула и распрямилась, шмыганье умолкло.
— Вободаев? — коротко спросила Ритка.
Практикантка помедлила и кивнула.
— Вы, знаете что, не ревите, — Ритка так разволновалась, что сама уже была готова всплакнуть за компанию. — Это не тот фрукт, из-за которого можно реветь.
— Ты иди, Носова, — совсем по-детски всхлипнула практикантка. — Все будет хорошо.
— А вы?
— Я сейчас успокоюсь… и тоже приду-у-у, — по щекам у нее текли слезы, она растирала их рукой и от этого казалась совсем юной. Чуть старше своих подопечных.
Ритке стало стыдно. Ей показалось, что она, несмотря на сочувствие и даже проснувшуюся в этот момент симпатию, недостаточно сопереживает плачущей девушке. Но обостренное чувство справедливости и желание помочь взяли верх.
— Да кто он вам? Никто!
— Не в нем даже дело, Носова.
— А в чем? Скажите, и если я могу вам помочь, я обязательно…
— У меня ничего не получается. Я не могу…
— Ну что вы! — горячо завозражала Ритка. — Это все временные неприятности. Хотите, я доведу до ума доклад про точки? Хотите, я всего «Онегина» выучу наизусть, только не переживайте так, или знаете что, вы поплачьте, и пройдет. У меня тоже так бывает…

Конечно, такой гад, как Вободаев, мог довести до слез любого, но не так же рыдать!
— У вас что-то еще случилось, да? — спросила Ритка.
Практикантка кивнула в очередной раз и вытерла рукой глаза.

Заранее благодарны, ваши Пьерошки

— Понимаешь, Игорек, мы сегодня были в весьма необычном месте… — заговорил Николай Николаевич, выбирая, куда отложить «Ведомости», чтобы их, не дай Бог, не запачкали. — И сами толком разобраться не можем. Оказалось, в этом кафе находится некая модель печатного станка. Да, Алексей?
— Ну! А я о чем! — снова затараторил Леха. — Там еще была… эта… как ее… по стене прыгала, мигала… — оттого что рассказ не складывался, он еще больше путался и злился.
— Ладно, Леша, ты успокойся. Давай-ка попробуем вместе восстановить последовательность событий, — Круглов откинулся на спинку стула, отпил из чашки и поморщился. Чай на вкус походил на сироп от кашля.

— Сначала была башня, — снова завел свою шарманку Леха. — Стою. Чувствую — под ногой что-то не то. Наклоняюсь — нахожу это, — Леха направил палец на аквамарин. — И вдруг, раз! Дверь пропала. Зато вылез мужик в латах; сначала я думал, что он чучело, но, оказалось, живой. Повел он меня наверх, смотрю — печатня.
— Это все в башне? — уточнил на всякий случай Игорь.
— Башня исчезла. Появился станок. Настоящий, здоровый такой. Рядом бородатые дядьки в фартуках. Тоже здоровые, только один косой и тощий, но он молчал. Они меня чуть не повязали книжки печатать. А книжки — здравствуй, ужас. Одни каракули, причем они ими гордятся, как Бормашина своими треугольниками.

— Очень содержательно, — резюмировал Игорь. — А главное, восстанавливает последовательность событий, — добавил он, глянув на отца.
— Печатников двое, плюс в углах еще кто-то сидел, но я на них не концентрировался.
— Что же ты! Надо было все подмечать.
— Я и подмечал. Да, еще рептилия! — квело добавил
Леха. — И в двери, и на книгах — ящерица с дыркой в башке. Этот, — Леха опять тыкнул в аквамарин, — оттуда, из ее башки. Я станок назвал подделкой, а печатник, прикинь, разозлился — и как рявкнет на меня! Но потом проникся и дал это, — Леха устало кивнул на «Ведомости». — Все, больше не могу.