Московский
культурологический лицей

Это будет следующая глава, 45 
(заполняйте на нее отдельную читательскую анкету)

Мелкий пацан, только что шептавший тревожно: «Там на чердаке чел ждет! Поговорить срочно хочет!», а потом выразительными жестами намекнувший, где этот загадочный чел шифруется, скрылся за поворотом. Что за тайны на ровном месте? Почему нельзя поговорить в классе, в коридоре, на улице, наконец?
Прогуливать химию Марине не хотелось, но вдруг этому неизвестному нужна помощь?
Чем всю химию маяться в догадках, надо пойти и все выяснить. Не съедят же ее на чердаке. Это все же школа, а не темный лес. И даже не гаражи (при мысли о гаражах Марина поморщилась). Так или иначе, любопытство взяло вверх.
Ступенька за ступенькой медленными шагами. Марина остановилась перед тяжелой металлической дверью и прислушалась: тихо.

Войти бесшумно не получилось: легкий скрип предупредил прятавшегося о ее визите. Впрочем, он и не прятался. На толстой балке сидел Вободаев, по-прежнему в своей знаменитой майке с капюшоном. Без своего привычного окружения он казался и ростом поменьше, и худощавее, и вообще, выглядел как-то… «Сиротливо», — подобрала слово Марина.
— <…>

А намотай извилины на кулачок и подумай, — со злостью бросил он, но было видно, что Боде самому неловко от своих слов

Бодя ловко, как на уроке физкультуры, спрыгнул с балки, приземлившись в легком приседе на две ноги и разведя в стороны руки. Он во все глаза таращился на девочку, надеясь заметить хоть искорку страха.
— Опа! Мотри-ка, не испугалась! — хмыкнул он. — Ничему тебя, поэтесса, жизнь не учит.
— Учит.
— Чему?
— Не бояться таких.
— Каких?
— Осьминогов.
— Да, я осьминог, — хищно зашевелились, словно щупальца, длинные пальцы, приближаясь к девочке. Но она даже не дернулась:
— Они, когда напугать хотят, выпускают чернила. И выдают себя за страшных чудовищ. Если интересно, в книжке почитай. Пошла я, у меня химия. В привидение потом поиграешь. С кем-нибудь другим.
— Нет, постой! — схватил он Марину за рукав. — Думаешь, тебе твои приколы даром пройдут? Опустила меня при всех…
— Слова подбирай! — оборвала его девочка.
— Ладно. Унизила, опозорила. Перед моими друзьями — раз! Перед классом — два! И теперь должна за это ответить.

 [1]

Бодя забежал вперед, стал перед дверью, широко раскинув огромные руки. Марина посмотрела на него и прыснула.
— Что смешного?
— Ты сам себя видел? Пусти!
— Да подожди! Я тебя по делу позвал. Предложение у меня, — сменил интонацию Вободаев.
— Ну?
— Лично я к тебе, поэтесса, претензий не имею. Но никак нельзя мне с обломинго оставаться. Я хочу договориться. Чтоб всем было хорошо. Тебе, мне, пацанам. Я все продумал. Сегодня после уроков вы всей толпой почешете на остановку, забиваем там стрелку. Место безопасное, как бы случайное, риска — ноль.
— И зачем это все?
— Садимся в автобус, ты при всех подкатываешь ко мне и предлагаешь мир. Заметь, я не требую, чтобы ты прощения просила, всего лишь мир! Мол, Бодя, давай будем жить дружно! И я при всех соглашусь. И даже скажу: «Если кто тебя тронет — обращайся!» В общем, стану твоей «крышей». И будет у нас с тобой все тип-топ. Согласна?
— А если нет?
— Ласты вырву.
Марина, услышав это, нахмурилась.
— Не тебе.
— А кому?
— Увидишь.
— А у тебя есть ласты?
— А у кого их нет, — машинально ответил Бодя, сбитый с толку этим вопросом. Опасаясь, по-видимому, что замешательство может умалить его достоинство, он сплюнул в стенку и провел рукой по губам. Несколько секунд прошли в тишине, нарушаемой только дождевым стаккато. Было слышно как по крыше лупят капли, перед маленьким окном проходилась какая-то птица. — Ну? Согласна?

Марина <…>
— Слушай, а что тебя больше напрягает: наш конфликт или мнение дружков?
— Да плевать мне на всех! Я …
— Значит, дружки… А почему тебя так волнует чужое мнение?
— Да не лепи барсиков! Плевать я хотел…
— Да не плевать тебе, в том-то и дело! Если чужое мнение для тебя важнее своего, значит, ты в себе не уверен. Зависимый ты, — голос девочки прозвучал сочувственно, даже жалостливо.
Вободаев чуть не захлебнулся слюной от возмущения:
— Я? Зависимый?! Да я…
До сих пор все, и сам Бодя, считали, что ему абсолютно до фени (до лампочки, все равно, безразлично, наплевать, по барабану, не колышет, не беспокоит, все одно, деревянно, ни холодно ни жарко, до лампады, чхать — разные люди выражались о нем по-разному), что думают окружающие. Новенькая же поставила под сомнение его способность плевать на мнение других.
<…> еще диалог

У самого порога она еще раз подняла на него глаза, откинув челку от лица

— Можно вопрос? Почему ты в майке ходишь? Тебе жарко?
— — А намотай извилины на кулачок и подумай, — со злостью бросил он, но было видно, что Боде самому неловко от своих слов.  

— А я думала. Знаешь, что надумала? Что ты изо всех сил показываешь, какой ты сильный и закаленный. Тебе же надо отличаться. Тебе надо, чтобы тобой восхищались. Вот ты и нашел способ привлечь внимание.
— Что хочу, то и ношу — и плевать…
— А ласты?
— Что «ласты»?
— Так приходи в ластах, — на тебя еще большее количество людей внимание обратит. Только это внимание будет направлено не на тебя, а на тебя в ластах.
— Я че-т не вкатываюсь. Ты куда клонишь?
<…> Марина подняла на него глаза. Они стояли и смотрели друг на друга. «Не моргать!» — приказал себе Бодя.

— Слушай, а как тебя зовут? — спросила она просто, не отводя взгляда.
— В смысле?
— Ну, имя у тебя есть человеческое?
— Бодя.
— Мама тебя тоже Бодей называет?
— Ну, Гриша. Что дальше?
— В общем, так, Гриша. Я предложу тебе мир. И дружбу предложу. Крыша твоя мне не нужна, потому что если ты друг, без всяких условий меня защищать будешь. Только сначала покажи мне, что ты от чужого мнения не зависишь.
— Как?
Где-то внизу, далеко, глухо раздался перелив звонка. Надо же, урок закончился!

— Не знаю. Полагаюсь на тебя.
— Заметано! До встречи на остановке! — Вободаев чуть посторонился. Она помедлила секунду, потом двинулась к двери. Он инстинктивно отступил, освобождая путь. У самого порога она еще раз подняла на него глаза, откинув челку от лица.
Бодя вспомнил, что такое же выражение лица было у нее тогда, у гаражей, когда она оглянулась и посмотрела на него через плечо.