44 глава. О двойственности человеческой натуры

Общеизвестно, что все нормальные дети обладают неблаговидной склонностью увиливать от своих ученических обязанностей, не делать домашних заданий, отвлекаться на уроках, не заполнять дневники (абсолютно, кстати, бесполезное занятие). А все взрослые — вредной привычкой не понимать, что интересы нормального ребенка не сводятся к серой обыденности и мега-проблемам типа домашка, уборка и еще раз домашка.


У детей, в отличие от взрослых, есть миллионы тысяч важнейших дел, какими бы пустяковыми и глупыми не казались они с первого взгляда. Для них главное — не уроки, а мир, который бурлит вокруг, та движуха, которую они пропустят, если с утра до вечера будут корпеть над учебниками. Этот отсев (нужное — ненужное, интересное — неинтересное) проистекает не из небрежности и равнодушия, а наоборот — из отзывчивости, счастливого умения жить сегодняшним днем и довольствоваться малым, что напрочь отсутствует у взрослых. ККС

Если бы могла географичка представить, как меняется Звонарев за пределами школы, как он вырос за последние несколько дней, как из легкомысленного остолопа превращается (вырастает, вылупляется, формируется) новая усовершенствованная версия Лехи, она бы немедленно согласилась, что рельеф местности и каркас территории — не единственное, что может волновать человека в лучшие годы его жизни, и есть вещи, которые почище всяких изолиний влияют на жизненное направление.

Лехино настроение, когда он подбегал к серому зданию школы, было улетным! Встреча с другом, воспоминание о строке, предчувствие будущего, предстоящее освобождение Карары, тревога за Чарли — каждая из этих мыслей тянула в свою сторону, что, как это ни прискорбно, только отдаляло нашего героя от географии. ККЗ

Проскользнув на входе мимо меняющего очки охранника, Лешка рванул к клеткам гардероба. «Раздевалка! Закрыта!» Он видел: баба Капа, этот божий одуванчик с повадками анаконды, демонстративно повернулась спиной, спрятала связку с ключами в карман темно-синего халата и, по-утиному переваливаясь с боку на бок, пошкандыбала в коридоры «началки». Леха стащил куртку и перекидал из карманов в джинсы: мобильник, кошелек, ключи, аквамарин. Бросив отчаянный взгляд на электронные часы в конце коридора (до начала третьего урока оставалось пять минут), потряс металлическую решетку, шепча спасительное «сим-сим» и лелея тайную надежду: а вдруг — раз и клетушка распахнется под влиянием заклиналки, либо от воздействия силы его молодецкой. Вместо этого …
Цифры мигнули, злорадно сообщая: не пять, а четыре. «Да обождите, жалко вам, что ли?!» — обиженно буркнул Леха часам. «Не жалко!» — ответили часы и снова зловредно пропихнули минутную стрелку. Звонарев чуть не взвыл. «Упрямые, прям как Бегущая». Стоп! Бегущая?… «У каждой улики — свой секрет. Аквамарин — универсальный ключ от всех замков…»,— промурлыкал в лехиной голове мелодичный голосок.
Похлопав себя по карманам, Звонарев наощупь определил, куда сунул в спешке камешек, и извлек его на свет. «Волшебный аквамарин из таинственного кафе против бабы Капы и ее раздевалки», — мелькнуло в голове «взломщика». «Перед географией все равны!» — мысленно ответил он себе от имени Бегущей, и, не теряя времени, приставил камень к замку.
Часы цокнули еще раз. Тут Лехины глаза буквально полезли из орбит, подтверждая литературный штамп, с которым мы безуспешно боремся на страницах нашей повести: камешек вытянулся и принял форму обыкновенного ключа, при этом цвет тоже как бы вытянулся и из синего стал нежно-голубым. Леха просунул ключ в замок и крутанул. Щелкнуло! «Обломись, Копперфилд, перед силушкою кафешной! Принцесса не обманула!».
… Дзы-ы-ынь!
Вообще-то, «дзынь» — самый приятный звук в мире, особенно если речь идет о конце урока, но сейчас этот самый «дзынь» подействовал на Звонарева, как сирена на Чарлика.
Мимо решетки уже сновали деловитые старшеклассники и беспечные мальки. Прошла, уткнувшись в планшет, Ритконосова, за ней, как привязанный, плелся Севка.

Как в тумане Леха пролез до своего места, и, чуть не плача, переоблачился. Здесь, в глубине школы, среди гроздей мешков со сменкой, аквамарин поблек, а реальность вернулась на свое законное место и над головой юного спасателя закачался дамоклов меч невыученной географии.

Леха выбирался на свет и волю (в другое время он, само собой, обследовал бы свойства волшебного ключа, но страшнее географии для Звонарева была только мамина рекламная пауза после «пожалуйста», а географичка уж постарается известить маму о его сачкизме. Я в пролете. Обязательно спросит!), а школа оживала.
Полный штиль сменился мелкой рябью: побежали барашки началки; едва они достигли берега, как на них с ревом обрушились штормовые волны посетителей столовой: быстрее! Занять! Очередь! Этот водораздел пересекали одинокие пловцы, кому вдруг вздумалось плыть против течения; здесь сражалась с волнами Титаник и, булькая, дрейфовал бедный Бормашина, не пожелавший убрать паруса в бурю; тонули в водоворотах портфели, тетради, карандаши и точилки.
И здесь же, посреди этого «моря-окияна», отчаянно цепляясь за буек, бултыхался Леха, чье сердце билось сильнее обычного, а бессердечная совесть укоряла невыученным домашним заданием.


Призраку невыученной географии, по всей видимости, этого оказалось мало, и для пущего эффекта он подкинул Звонареву наглядный пример: в холле на банкетке молчаливой птицей среди шумной стаи восседал заслуженный лоботряс 8 «Б» Белокопытов. На коленях его лежала измусоленная тетрадка с единственной небрежно намаранной строчкой «Дамаш. роб». . Это было все, на что «пытливый» Копытовский ум и его же «умелые» руки сподобились накануне.

Был у Копытыча один талант, благодаря которому он прославился на всю школу. Если бы не его патологическая лень, он мог бы замахнуться и выше: на Книгу рекордов Гинесса, например

Когда на весеннем педсовете решался вопрос о переводе, — как ни убеждала Вера Кирилловна коллег поставить парню «трояки», чтобы без задержек «скорым поездом» прогнать через всеобуч и побыстрее распрощаться, — учителя были категорически против такого транзита. Так обладатель фирменного местоимения был уволен из 9 «А», где учился вместе с Вободаевым, Даником, Машкой, Ритулей и двумя Катями, и попал в 8 «Б», к Звонареву. Второгодничество научило его только одному: домашку он все же стал изредка списывать.

Леха с досадой выглядывал какую-нибудь палочку-выручалочку с девичьим профилем. Как назло, ни одной девчонки рядом не крутилось. Правильно Бормашина говорит: «Когда вас надо, вас никогда нет, а когда вас есть, вас никогда не надо», — еще больше раздосадовался «эксперт» климатических поясов и ландшафтов местности.
Мимо проплыли две «окрашенные» старшеклассницы («Я ему, понятно, не ответила, но ты представляешь…»), мелькнула компания бодрых шестиклассников («На шестом уровне слева подходить и применять…»), парочка представителей физмата («говорит…, ща упадешь от смеха… дисперсия!»), следом за ними три, очевидно, гуманитария («Кто-нибудь что-нибудь про эту дисперсию понял?»), отбившаяся от класса и чрезвычайно этим напуганная третьеклассница, в общем, стандартный набор везения «Школьный коридор для юных списывальщиков».

Да, сегодня явно не Лехин день: ни одна «деталь» набора ему не подходила.
Ладно. Напустив на себя уверенность и радушие, Звонарев подкатил к банкеткам:
— Пацаны, у кого скатать географию?
— У Белокопытова! — сострил кто-то.
— Удачно придумал, — рассердился Леха.
— Боишься окопытиться? Тогда к Маркеловой чеши! Она добрая, хомячков любит и тебе поможет.
Леха фыркнул и повторил:
— Пацаны, у кого можно географию скатать?
— Ладно, бери мою! До звонка не успеешь — ведешь за свой счет в кафешку!
ККЗ

На Звонарева вдруг накатила страшная подавленность. Утреннее ощущение легкости совершенно поблекло на фоне плоской, без всяких иллюзий, географии.
Кафе, в котором обитала Строка, манило очаровательной свободой и будоражило воображение офигенной тайной, той, которую обычно дарит чужой неизведанный мир, а география своей натертой обязательностью олицетворяла абсолютную зависимость и безоговорочную ясность: Волга, Каспийское море, густота речной сети, общее увлажнение территории, — и сколько ты их «чики-пуками» ни заклинай, ничего не изменится.

Леха вдруг почувствовал, что он-кафешный и он-здешний — это два разных человека. Высота дыхания, которой он обладал там, сменилась неприятным чувством маленького зависимого человека — и все это из-за наспех содранной домашки…Ему вдруг стало неприятно от самого себя. Чем он, в принципе, отличается, от Копыта? Тем, что ходит в кафе, разговаривает с принцессой, разгадывает загадки?

К концу урока Калелия Генриховна, казалось, постарела на два года. Это была женщина, ревностно любившая свой предмет, и бесплодные потуги Белого Копыта у доски воспринимала как личную трагедию.
В школе географичка славилась дотошностью, трескучим голосом и за любовь к походам была прозвана Карелия. Каждым летом она ездила с учениками в этот созвучный ее имени край, вдоль и поперек исхоженный под рюкзаком и проплаванный на байдарке.<…>
Сегодня она собиралась поведать о великих сибирских реках и о том, как недальновидные политики в 80-е годы прошлого века чуть было не повернули их вспять, а вместо этого весь урок боролась с Белокопытовым.

Лехе даже стало ее немного жаль, и он опять вспомнил «Краткий курс», который — что ни говори, а в какой-то степени преподал ему урок понимания взрослых. Выходя с географии, он ощутил полный упадок сил. Сегодня у него куча дел, среди которых главное — визит с Пусякиным и феей в кафе. Нужно встряхнуться.
Он обратил внимание, что сумка новенькой так и лежит на подоконнике.