Московский
культурологический лицей

Круглов словно перешел из одного мира в другой, и пустынная мостовая улицы Волшебкина осталась за поворотом. Несмотря на погоду «опять-дождик», прохожих было много. Старенький рыкающий автобус под номером 33 тут же «отвалился» от остановки, и Главный Редактор, по традиции загрузившись в транспортное средство последним, оказался на задней площадке. Его внимание привлек какой-то мужчина — показался знакомым, но тот отвернулся, едва взглянув на него. Молодая женщина старательно завязывала капюшон на куртке малыша. Бойкая старушка, продираясь между плотно спрессованными пассажирами, цепляя их краями огромного зонта, ворчала на девочку в берете (отдаленно девочка тоже кого-то напомнила). Женщина средних лет поспешно встала и усадила старушенцию на свое место. «Что-то мне сегодня всюду мерещатся знакомые», — подумал Круглов, скользнув взглядом по профилю женщины.

Николай Николаевич не знал, куда едет. Маршрут он выбрал универсальный — «до перекрестка» (все автобусы шли отсюда только в одну сторону). Выйдя, он перешел улицу, наугад свернул направо. Краем глаза Круглов заметил, что женщина тоже вышла. Он как-то безотчетно обернулся в ее сторону — опять померещилось что-то знакомое в том, как она чуть вытянула шею, высматривая, куда ступить, как опустила ногу, выходя из автобуса, как сняла руку с поручня… Он миновал переулок. Здесь прохожих было меньше, чем в центре города, и, по наблюдениям НикНика, выглядели они более приветливыми.

Впереди показался парк с большими деревьями, пустыми скамейками и даже маленьким фонтанчиком. Где-то впереди проступали дома, выглядевшие сейчас одинокими, вероятно, от сырости. На одном из них висела табличка «Реформаторский переулок, 23». Он принялся высматривать дом 29 и в дорожном знаке невольно «увидел» букву Фиту, пролетающая вдали птичка с намокшими черненькими крылышками напоминила Ижицу. Это сразу придало ему настроения. Продвигаясь по переулку дальше, он уже специально выискивал «буквообразы». Выгнутая как «П» газопроводная труба словно поддевала его: Покой. «Покой нам только снится», — подмигнул ей НикНик.
В подсвечнике, который забыто торчал на подоконнике антикварного магазина, Круглов углядел букву Шта. Настроение совсем улучшилось: игра в буквы заметно подстегнула его.
Мимо проехали двое подростков на роликах; несмотря на непогоду, они явно не спешили домой. Главный Редактор тут же присвоил роликовладельцам статусы Юса большого и Юса малого.

«Юсы» покатили дальше, а Николай Николаевич заметил, что женщина, с которой ехал в автобусе, наклонившись над сумкой и подперев ее коленом, что-то сосредоточенно ищет, в то время как зонт над ее головой чуть сполз вбок. «Как это напоминает Рцы»,— машинально отметил Круглов. Наконец она извлекла из сумки телефон, приложила к уху. Зонт пошел вправо, а рука с телефоном влево. «А теперь - Ферт»,— и он, тряхнув головой, ускорил шаг.

Взгляд его заскользил по табличкам, выискивая номер 29. Вот, вроде тут. Ну да, точно. Этот двор и этот дом. Казалось, цель достигнута. Однако Круглов понял, что снова не знает, куда идти дальше, что искать — квартиру? Какую?

… Прячась за деревьями, спинами, машинами и киосками, Ритка упрямо преследовала Главного Редактора. Наконец у нее появился шанс что-то узнать. «Может, по этому адресу он должен получить выкуп за девушку? Нет, обычно похитители предлагают более оригинальные способы передачи денег. Тогда, наоборот, НикНикыч что-то несет шантажистам, заграбаставшим в залог Звонаря?»
Концы с концами не сходились, и Ритка решила обдумать все попозже, а пока не спускать глаз с Круглова.

Двор, в который свернул Николай Николаевич, был пуст и скучен. Несколько припаркованных к тротуару машин стояли довольно далеко, и продвигаться приходилось короткими перебежками. Мусорные баки скрыли сыщицу от взгляда «объекта» в тот момент, когда он искал табличку «29». Укрытием стала и фанерная избушка на детской площадке. Сидеть в ней можно было только на корточках, к тому же, видимо, незатейливое сооружение использовалось как уличный туалет: «ароматы» не выветрились даже на холодном осеннем ветру. Но зато не капало, а четыре прорезанных в фанерных стенах окошка давали прекрасный обзор.

Двор, в который свернул Николай Николаевич, был пуст и скучен. Несколько припаркованных к тротуару машин стояли довольно далеко

Укрывшись от дождя в подъезде, Николай Николаевич позвонил сыну. Тот ответил не сразу, но четко и ясно: «Все под контролем!»
— Леша не давал о себе знать?
— Последние известия: Женьку не пускают в кафе, Чарли в столбняке, я иду за пирожками. Скоро перезвоню. Пап, ты не знаешь, как пишется слово «заколошматил»?
— Так и пишется.
— Назови слово, в котором подряд пять согласных.
— Ты там что, кроссвордами развлекаешься?
— Ладно, проехали. Волшебкина отрабатываю.
Убрав мобильник в карман, Круглов решил обойти вокруг дома: вдруг что-то прояснится?

Тут у подъезда остановилась женщина. Лицо было скрыто зонтом; словно пожимая плечами, она убрала зонт, стряхнув с него капельки дождя. Слегка повернулась… Николай Николаевич обомлел:
— Сашенька?..

Ритка затаилась. Сначала Круглов поговорил с кем-то по телефону. До Носовой долетела только фраза про кроссворды. К подъезду подошла невысокая женщина в сером плаще. По тому, как напряглась спина Николая Николаевича, как застыл он, неловко подняв руку, Ритуля поняла: он не ожидал ее увидеть. Но и женщина была изумлена не меньше. Круглов как-то непривычно застенчиво переминался с ноги на ногу, и Ритка готова была голову отдать на отсечение, что одной рукой он приглаживает усы.
«Но… это явно не главарь банды! — разочарованно подумала девочка. Тогда кто? Стоп! Любовь с первого взгляда? Как в „Мастере и Маргарите”? НикНик — Мастер?»

…Говорят, с прошлым лучше не встречаться. Все, что когда-то заставляло трепетать наше сердце, от чего загоралось воображение, может погаснуть в один миг, — стоит ощутить его прикосновение через много лет. Так бывает… Нередко книги, над которыми мы плакали в юности, в зрелом возрасте вызывают скуку и даже досаду. А еще и обиду: как они могли, как посмели нас разочаровать. Но они не виноваты. Просто мы ушли оттуда, где их когда-то оставили. Круглов стоял перед Сашенькой, и все его чувства остановились, как бы замерли…

Сколько раз он представлял себе эту встречу. Как на какой-то узловой станции, где пассажирская судьба случайно сведет их в зале ожидания, она — с мужем, с детьми — вдруг увидит его, замрет и побледнеет… А он будет смотреть на нее долго, молча, нежно — как Штирлиц на свидании с женой. Муж встревожится, начнет озираться, она опустит глаза, потом опять они встретятся взглядами.
Или ему казалось, что фортуна должна наконец учесть его терпеливость, с которой он переносил ее капризы, — и свести их где-нибудь в чужом городе или в туристической группе за границей — словом, вдали от дома, где они, осторожно и трепетно нащупывая былые ниточки связей, будут говорить, говорить, вспоминать, а потом признаются, что все эти годы врозь были чудовищной нелепостью.
Но чаще всего ему почему-то представлялось другое, чего он меньше всего хотел бы и от чего сердце сразу начинало сжиматься: где-то на перекрестке путей, мельком, поезда-самолеты противоположных направлений, они даже не успевают сказать друг другу нескольких слов, которые могли бы объяснить, что все эти самолеты, пароходы, поезда пусть себе едут-летят дальше, а им пора остановиться, посмотреть друг другу в глаза и сказать главное — на всю оставшуюся жизнь. Но вместо этого мелькнет дорогое лицо в окне вагона встречного поезда — и все…

Такое чаще казалось потому, что новая встреча с Сашенькой была слишком невероятным счастьем, и Круглов безотчетно отгонял от себя мысли, которые могли бы вывести его из равновесия.
…В дни покоя или болезней Сашенька всегда была с ним, «приходила» к нему, но не разговаривала, а просто «сидела» рядом и молчала. Когда-то она была единственным человеком в его жизни, с кем он мог и говорить, и молчать…
Прошло 23 года, три месяца, две недели и три дня, но не было ни одного вечера, когда бы он не думал о ней.
Сколько раз он представлял себе эту встречу. И вот она произошла.
Он смотрел на Сашеньку и молчал.

Круглов всматривался в милое лицо женщины, глупо улыбался и переминался с ноги на ногу. Будто испугавшись, что она сейчас исчезнет, а он ничего не успеет у нее спросить.
Она потупилась и проговорила:
— Что, Коля, я изменилась?
— А я ведь тебя еще в автобусе приметил. И не поверил себе, — Круглов постучал пальцами по левой стороне груди. Она отвела взгляд и вздохнула:
— Изменилась. Ты вон даже ответить на мой вопрос не решаешься.
— Да разве это сейчас… разве в этом дело? Нисколько ты для меня не изменилась.

Капли дождя стекали по его лицу, намочили усы, отчего те топорщились и придавали Николаю Николаевичу еще более взволнованный вид. Женщина тоже заметно волновалась.
— Коля, а у тебя усы! Я очень рада тебя видеть. Правда, очень рада. Что ж мы стоим тут? Пойдем, я здесь живу, — она взяла Круглова под руку и повела по лестнице.
«Что за невезуха! — досадливо сморщилась Ритуля. — Опять ничего! И к кафе идти поздно! Надо домой двигать, находки изучить». Девочка вынула из кармана красный камешек, приложила к пальцу, как перстень, полюбовалась и сунула в карман куртки. Потом стянула постоянно сползавший на глаза берет, накинула на голову капюшон и вприпрыжку побежала домой пить чай с медом и согреваться.

В квартире у Александры Александровны было очень уютно, тепло и чисто. На кухне негромко работал старый радиоприемник. В комнате, которая, вероятно, служила хозяйке и кабинетом, и гостиной, и спальней, тикали часы. Книжный шкаф важно занимал большую часть стены. Окно обрамляли тяжелые гобеленовые портьеры бордового цвета. На столе расположилась вазочка с печеньем. Тут же лежали тетрадки, подписанные детским почерком. Николай Николаевич улыбнулся. Учительница… Он, обутый в домашние тапочки, казалось, забыл обо всем, что с ним произошло в последнее время.

Закончить главу здесь?