Московский
культурологический лицей

Игорь с горящими глазами, глядя куда-то в себя, мерил шагами комнату, прищелкивал пальцами и, подражая отцу, бормотал «так-так-так». Леха пытался сосредоточиться и сгенерировать новую идею. А Круглов углубился в изучение листка.
— А автор-родитель «близнеца» — по-вашему, кто? Тот, кому принадлежит инициал «Къ»? — то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал вслух, ни к кому не обращаясь, Женька.
— Неплохо, правда? — улыбнулся Круглов. — Хорошую нам задачку подкинули? Кстати, Алексей. Припомни-ка еще раз свою встречу с печатниками. Что тебе там говорил этот… Еремей, кажется?
— Нет, это Великан бурчал, что кто-то там «больно ретив»… И велел передать «Ему» эти кракозяблики.

— Загадка на загадке, — Николай Николаевич опять склонился над раритетом. — Печатник, судя по всему, сильно рисковал. Зачем он велел передать «ему» (кому?) именно этот конкретный экземпляр?
— Если б я знал, что они мне всучили клон, я б просто так не ушел! Я бы разобрался с ними! — заволновался Звонарев.
— Да уж. После такого можно и на дыбу угодить, — мрачно подвел итог Игорь, неизвестно кого имея в виду: Леху или печатников.
— Если это газета-близнец, — без малейшего сомнения заговорил Женька, который еще минуту назад ушел в астрал едким критиком,— все же интересно, кто ее напечатал? И сколько экземпляров сохранилось?
Круглов согнулся над листками, и литеры-интервенты уже сами начинали кривиться в страхе разоблачения.

— Думаю, главная загадка не в том, когда и как это было напечатано, а в том, что здесь зашифровано, — присоединился к нему Николай Николаевич.
 [5]

— Но нам, к сожалению, до этого не докопаться.
— Ошибаетесь, — Круглов передал лупу Игорю, собрал листы и перенес их на стол. — На самом деле мы уже кое до чего докопались. Вот только надо уточнить некоторые детали.
— Спокуха! — поднял палец Леха. — Пошло воспоминание. «Кое-кому это стоило жизни»… Или он сказал «могло стоить жизни»? Я точно не помню. Елки-перепёлки! Самое главное забыл! Вот балда! Он же сказал, что «заказ выйдет через шесть дней». Короче, мне срочно надо в печатню!
Придумать аналоги выражению «Елки-перепелки»///
— В кофейню пойду я, — изрек Игорь.
— Мы, — дополнил Женька.
— Курлы, — подтвердила Софа.
— Очередь занимайте, я первый сказал! — возмутился Звонарев, торопливо натягивая куртку и всовывая ноги в кроссовки. Попугаиха разочаровано клюнула зеркальце, видимо, виня его во всем на свете.
— Притормози! — Николай Николаевич схватил готового бежать племянника за капюшон. — Кто пойдет — мы решим на месте. Только теперь вы пойдете туда с определенным заданием. Я постараюсь его сформулировать. Мне нужно некоторое время. И лучше в одиночестве.

И Николай Николаевич со вздохом (облегчения?) удалился на кухню («думную келью» еще со студенческих лет).
Готовность ребят чуть ли не наперегонки штурмовать кафе и радовала и пугала НикНика. Ему мельком пришло в голову, что мальчишек заодно неплохо бы «подобразовать», но, споткнувшись о Софу, которая возмущенно заметалась по клетке, мысль не успела додуматься и погасла.
 [3]

Леха скинул куртку и присел на краешек стула. Он никак не мог совладать с желанием немедленно бежать в кафе.
 [3]

— Это не закусочная, а загрузочная, так загрузили мозг, что он завис.
— Лехин! Не кисни — на радуге зависни. Не у тебя одного извилины в бублик заворачиваются, — подбодрил его «большой» брат.

А Женька продолжал исследование «Ведомостей». Только теперь он не обнюхивал газету, а внимательно изучал ее через Игореву лупу.
— А точно: под каждой буквой-подделкой стоит микроскопическая подпись… Ладно. Я лучше буду рисовать схемы.
— А нам что делать? В частности, мне? — обиженно спросил Леха, имея в виду дядин ответ.
— Ты еще не выполнил задания из первого путешествия, — донеслось из кухни.
— Усовершенствовать «Полундру»? — уныло спросил Леха.
— И поручаю тебе Бортовой журнал. Это очень важно — вести учет событий. Договорились?
— Эт можно! — согласился Леха, который, как всегда, был «при блокноте». Он тут же притулился на край дивана и принял позу «летописец в думах».

— Пойду-ка я посмотрю, что там творится, — встал Игорь. Его нервировали звуки в соседней комнате.
— Нет, ты можешь сказать нормально, что за строка? — не унимался Женя, зачем-то придерживая друга за рукав. Тот дернулся к выходу, но замер на месте и снова прислушался:
— Вам не кажется, что оттуда доносится какой-то треск?
— А на кой она тебе все это говорила? — продолжал допрос с пристрастием Женька.
— Кто? Что? — не понял Игорь.
— Да строка! — рявкнул Женька. — Что за манера встревать! Я Звонковича спрашиваю! Собрался туда — и иди себе, — и подтолкнул приятеля к двери.
Леха, довольный, что на него, наконец, хоть кто-то обратил внимание, выскочил к шкафу и стал демонстрировать, как раздвигался экранчик.
— Я ей — вопрос, она мне — ответ! Я ей — ответ, а она мне — вопрос!
— Психодром, а не квартира. Пойду все же гляну, — махнул «большой» брат рукой и вышел.

Юноша не мог собрать в единое понимание все, что случилось. Кто она? Тоже из 1713 года? Но сколько же ей тогда лет? 300? Голова кружится!

А если все гораздо проще? Допустим, она тоже просто проходила мимо, ну, выгуливала, в конце концов, собаку — и попалась. Но он абсолютно точно помнил, как камень превращался в живую материю, как она «набирала» цвет, как холодная мраморная рука стала теплой ладонью. Он помнил ее взгляд, вздох, невольное движение ему навстречу, тонкое «Спаси…»

Девушка встала с дивана, грациозно прошлась по комнате, погруженная в поэтическое настроение. Повела плечиками, словно озябла, и остановилась у зеркального шкафа. Казалось, что ее отражение сейчас протянет руку и, как там, в покрытом паутиной туннеле, тонкие персты легко пройдут сквозь стекло и коснутся пальцев красавицы.

Нет, камни не оживают. Игорь как будущий геолог не мог поверить в такое чудо. «Мумия! — пронеслось в голове. Он содрогнулся. Нет! Кошмарные останки в белых бинтах — не тот случай! Девушка была слишком хороша. Легче поверить в оживший камень!

Но как могла статуя раскамениться? Этого не может быть, никогда! Никогда? А Галатея? А что, если та легенда имеет вполне реальную основу? Ведь Илиаду тоже считали только мифом, пока Шлиман Трою не раскопал. Но кто тогда Пигмалион? Я?» Игоря бросило в жар от этой мысли, и только природная скромность не позволила юноше развить ее дальше.

Его не оставляло ощущение, что он где-то видел эту девушку. Спросить? Что? Как она попала в туннель? Кто она? Откуда взялась? Но Игорь почувствовал, что все эти вопросы ничего не дадут, а только отдалят его от истины. Он невольно искал в «Галатее» черты античных скульптур и видел их в этой прядке, слетевшей на плечо, в изящном повороте головы, в том, как она держала бумагу, как босые ступни касались пола, словно мраморного постамента.

— Сомнений тени, усики угроз, лишь тот, кто непокорных заклинает, — подхватила его слова Галатея. — Лишь тот, кто над собой сто крат возрос, лишь только он… — и опять замерла.
— Если он и жив, то очень стар, — раздался из кухни спокойный голос Круглова. — Да и вряд ли он что-то знает.
— Он знает, — вдруг отмерла бывшая Статуя и прямо на глазах побледнела, словно вспомнив что-то ужасное, обмякла и стала падать. И опять все засуетились вокруг девушки, укладывая ее на диван, отпаивая волшебной микстурой от кашля. «Лишь бы не окаменела!» — шептал одними губами Игорь, растирая ее холодные руки, но в глубине души верил: даже если это и произойдет, он сможет стать Пигмалионом и оживить ее вновь!

Из кухни донеслось обнадеживающие попугайское чириканье.