В музее-усадьбе Ярошенко она была не впервой, и сама могла провести эту экскурсию. Сейчас начнет: «А знаете, ребята, сколько великих художников побывало на этой вилле в гостях у Николая Александровича и Марии Павловны Ярошенко?» — шепотом перекривила экскурсовода она.

Нет, она не была из тех людей, кто не понимает выразительности изобразительного искусства. Просто ее родители очень любили этот музей и знали почти всех его сотрудников. За свои пятнадцать лет Рита была здесь несколько десятков раз. Она прекрасно знала какие картины нравятся отцу, а какие маме. Да и у неё были свои «любимчики». После очередного похода в музей они не раз, гуляя с отцом по парковым аллеям, делились впечатлениями от картин и эскизов Репина, Шишкина, Маковского, Коровина. Врубеля или братьев Васнецовых. А сегодня Вера Ивановна вдруг решила «приобщить свой класс к искусству». Нет уж, в который раз слушать одно и тоже, это никак не входило в Риткины планы. А вот посмотреть на искусство изнутри, с изнаночной стороны, она была не прочь. Например, в этой подсобке она никогда не была. В ней как обычно, проснулся «Пинкертон в юбке».
— Так-так, что мы тут имеем? Халат, швабра, тряпка, ведро… Нет, всё это не в счёт. Неужели я зря залезла сюда? — Взгляд Ритки жадно метался из угла в угол. Она носом чувствовала, что сегодня что-то произойдет. Но ничего, ровным счетом ничего, в подсобке необычного не было.

— Стол — середина ХХ века, ну так вся мебель в музее не самая новая. Шкафчик — тоже далеко не свежего дизайна, а вот стул, пожалуй, даже конца XIX века. Полы вымыты, даже пылинки в углах не найти. В шкафу пусто. — Ритка не могла смириться с такой несправедливостью.
И вдруг в дальнем углу одной из полок шкафа она увидела какой-то клочок бумаги.
— Вот оно! — Риткино чутье чуть не выпрыгнуло из нее от радости. Клочок, как клочок, вроде бы ничего необычного: бумага, на вид старая, на обрывке карандашом написана часть текста «…обкин М». и больше ничего. Почерк ровный, твёрдый, похоже мужской. А, может быть, это сам Ярошенко писал, или кто-то из его гостей?

— Стоп, почерк. Какой-то он очень знакомый. Нет, это бред: откуда здесь знакомый почерк, — подумала Ритка и сунула бумажку в карман. — Теперь есть чем размять мозги. Начнём с господина Обкина.
Рита быстро вышла из дома. Залитый солнечным светом двор благоухал весенними ароматами.
— А, старая знакомая, давненько вы нас не проведывали, — от задорного высокого голоса донёсшегося сзади Ритка вздрогнула и обернулась.

Людмила Адольфовна, ландшафтный дизайнер, чьими трудами поддерживалась в идеальном порядке усадьба, широко улыбалась Рите. Каждая клумба, каждое деревце, цветок или кустик помнили её заботу. Здесь не просто разбиты красивые клумбы, а во всём сохранена эпоха времен Ярошенко: бережно охраняются великаны-орехи, которые помнят самого художника и его гостей, на клумбах посажены цветы, которые росли в конце XIX — начале XX века в Кисловодске, за флигелями заложен сад из таких же деревьев, как сажал сам Николай Александрович, фонтаны, скамейки, на одной из дорожек стоит карета. Так и кажется, что сейчас из двери выйдет на веранду сам художник, и сядет за мольберт дописывать одну из своих работ.
— Ты сегодня с родителями или сама к нам в гости зашла? — спросила Людмила Адольфовна.
— Да мы тут с классом на экскурсию пришли, а я уже все видела, вот решила по усадьбе погулять, весна такая красивая сейчас, — соврала Ритка.

Людмила Адольфовна ушла к своим цветам. Ритка же решила «взять быка за рога» и направилась во флигель к главной хранительнице музея. Ирина Владимировна сидела за столом и заполняла очередную карточку экспоната. В этот раз она описывала картину кисловодского художника Александра Елдышева, переданную в дар музею.
— Ирина Владимировна, можно Вас отвлечь? — Ритка старалась быть вежливой, ей не терпелось получить подтверждение своих догадок в том, что в её кармане клочок записки времён Ярошенко. — А не подскажете, у кого из гостей Ярошенко фамилия заканчивалась на «обкин», а имя начиналось на «М»?

— «Обкин» говоришь? — ну давай разберемся. — Репин, Шишкин, Куинджи Архип Иванович, Врубель, Маковский…Так-так…. Почти все передвижники начала ХХ века здесь перебывали, в гостевом флигеле их подлинные работы выставлены. Сама можешь посмотреть, но «…обкина» среди них я что-то не припомню. А ты где его нашла, реферат по истории пишешь?
— Нет, альбом один листала, там художник был, его кисловодский этюд его мне очень понравился, вот подпись у него была не совсем разборчивая, но в конце точно «…обкин М»., — не моргнув глазом соврала Ритка. — А ещё его этюд был рядом со «Всюду жизнь» Ярошенко и что-то там про «Белую Виллу» писали. Вот я и решила у Вас узнать, ведь так усадьбу художника в Кисловодске называли. А в гостевом флигеле я много раз была. Там помимо работ передвижников много картин русских импрессионистов и экспрессионистов. А еще мне там очень нравятся скульптуры Лансере.
— Слушай, а в конце твоей подписи буква «ъ» была?
— Нет, точно нет.
— Ну тогда он не из круга Ярошенко, ведь в его времена после согласных в конце слова писали «ъ».

Ритка пыталась скрыть разочарование. Что же тогда у нее в кармане? И почему почерк на клочке бумаги ей кажется знакомым? От Ирины Владимировны она задумчиво побрела в административный корпус. Там устраиваются выставки современных художников, может быть, среди них найдётся «господин Обкин».

Бывший директор музея Нина Сергеевна стояла на веранде административного корпуса и любовалась ранними цветами. Сейчас музеем руководит её дочь, а она часто приходит поделиться с ней опытом или просто побыть в привычных за долгие годы работы стенах.
— Нин Сергеевна, вы же были на всех открытиях выставок в музее. Может быть, помните какого-нибудь художника, чья фамилия заканчивается на «…обкин»? — спросила Ритка.

Как ни старалась Нина Сергеевна вспомнить всех художников, участвовавших в тематических и персональных выставках, но так и не смогла помочь юной сыщице. Она плавно перевела разговор на воспоминания о Ярошенковской субботе, посокрушалась о том, что Риткины родители не смогли прийти на мероприятие. Ритка вдруг вспомнила, что из музея она должна была вернуться в школу на кружок юных журналистов. Выйдя из усадьбы художника, она пошла вдоль ограды Свято-Никольского храма.
— Ну и умеешь ты, Николай Александрович, загадки загадывать, — бросила она в сторону памятника на могиле Ярошенко, похороненного на территории собора.

Всю дорогу до школы Ритка ломала голову, стараясь разгадать загадку найденного клочка бумаги и надписи на нем. Какие только версии она не строила. Мысль о том, что она где-то видела этот почерк все время не оставляла её.

В редакции было пусто. Ритка положила на редакторский стол обещанное интервью с выпускниками. Она машинально пробежала глазами по доске, на которой Ольга Николаевна и Сергей Васильевич писали для юнкоров записки-напоминалки.

— Так, с выпускниками я уже пообщалась, на станцию юннатов мелкие сегодня пошли, стихи — ну, это понятно, фотовыставка «Весенний Кисловодск». Что? Этого не может быть! — Ритка оторопело смотрела на доску. Объявление о выставке было написано тем же почерком, что и её находка. Ритка прикинула, где может быть Сергей Васильевич, и бегом слетела на первый этаж. Сергей Васильевич спокойно снимал выставку «Матроскин, Кот в сапогах и др». Ритка решила взять его «тепленьким».
— Это вы писали? — произнесла она тоном не принимающим отказа на вопрос.
— Конечно, я. Макс Коробкин — трудолюбивый и талантливый был ученик, — Сергей Васильевич расплылся в улыбке.
— Какой ученик? Что этот клочок делал в музее Ярошенко?
— Давненько это было, — рассмеялся редактор. — Я тогда в художественной школе работал. У выпускников была выставка в музее. А у Максима была одна из лучших работ. А к тебе как эта этикетка попала?

— Да случайно, — разочарованно ответила Рита.

Домой она шла не спеша. Настроение было не на высоте.

— Вот тебе и Обкин, — бормотала она себе под нос, — И с одноклассниками не погуляла, и ничего интересного не узнала. Кто же мог подумать — «художка»…