Новости

Дневник юнкора (наинелепейшая нелепость из всех наинелепейших нелепостей) или просто: За зимой окно

(Так, что-то не то, после шестого урока голова, видимо, уже плохо соображает. Или это — то? Тогда понятно, почему за прошлую четверть у меня по русскому четверка). Конечно-же, нет. За окном зима! Так и надо было начинать! Уфф! Редакция поручила написать какой-нибудь материал про первый день зимы в нашей школе, я и стараюсь. Нет, мам, английский еще не учила. Потом поучу, время еще есть. Как — нет? Нет, не забыла… Все.

Там ноль медленно растекается по асфальту вместе с синичками и лужами, с брызгами краски на плакатах после очередной сходки «дадаистов» сияет рбяина.

Я стою на перемене в душной рекреации, смотрю за окно. Стоп! Что же я пишу?! Это ты, мам, меня отвлекала, учти. За окном падет снежок, погода на улице теплая. Снег летит, кислый и рыхлый, как шерсть на старой овчинной шубе, которая висит в самом углу шифоньера и разит лавандой против моли, как танкер первой Империалистической — мазутом. Так и хочется зарыться в шерсть лицом и почувствовать ее тепло. Животворящее. Кажется, еще Есенин писал «снег струился молоком под теплым ее животом». В том грустном стихотворении про собаку и ее несчастных щенков. Я, помнится, еще долго плакала, когда нам сказали его учить. Особенно где долго-долго дрожала гладь — только передавить себе, как она дрожала, натягивалась пленка, уходили вверх пузырьки, один, второй, третий. А с ними — последние вздохи только что рожденных щенков. Стоп! Какой-то трагизм пошел. Нельзя — же так! Открываю новую страницу в блокноте, кусаю черенок карандаша, в ожидании мыслей. Они, как назло, заняты квадратными корнями и витиеватыми дискриминантами, а от поэзии далеки.

Прямо перед моим носом на ветку рябины, стряхивая с нее шапки снега, садится… снегирь! Ошибки быть не может — грудка красная, глаза востренькие, клюв короткий, прямой. Они — как, уже прилетели?! Напоминает музыку весны, музыку пробуждения, когда на сцене моего персонального фантасмагорического язвительно — пророческого театра (не гадайте, все равно не отгадаете. Это воображение.) появляется… большой золотистый дракон. Он подхватывает когтями хрупкое оливковое деревце (не простое, а заколдованное, как и положено в театре), капает на землю то ли сок, то ли кровь, гремит в ушах что-нибудь вроде «Набукко» Верди или «Интройтуса» Моцарта — такие долгие аккорды, торжественно — величественные, как королевская процессия. Дракон уносит оливку за далекие горы, синие склоны и водопады. А потом в пещере ставит ее на кучу золота и давай беседовать… о философии неоплатоников.

А потом учитель математики ко мне подходит и зовет к доске. А у меня в воображении дракон (шипастая голова, клыки, пылающие внеземным огнем глаза под чешуйчатыми веками). Каким-то образом получаю четыре, по дороге домой снова вижу снегиря и бродячую собаку, которая кусает сугроб белыми зубищами (наверное, мелькает в голове смешная мысль, она хочет мороженого). Уже без драконов и украденных оливковых деревьев. А потом прихожу домой и переписываю все, что наговорила в диктофон. Каким бы парадоксальным оно не выглядело — это всего-лишь очередное виденье дня. Сегодняшнего дня. Первого дня зимы.

Открыть справку по теме