Не холодно. Это меня несколько озадачивает: по-моему, зимой должно быть холодно. Выхожу на улицу. Настроение что ни на есть не новогоднее. Пахнет тающим снегом, но не так, как весной — отчаянно и неуловимо прекрасно. Это погода никогда не устраивала нас, сибиряков привыкших к — минус 20–30 зимой (шучу!). Сейчас, хоть кругом и не слякоть, я почему-то представляю себе не таинственные колодцы-дворы Питера или проблески золотого огня на колокольнях Старой Москвы, а мрак и сыплющийся снег какой-нибудь глухой деревушки, оторванной от жизни, затерянной средь череды одинаковых белых полей.

Может, кому-то это покажется ужасным, но по мне — довольно интересно. Меня прямо-таки тянет ко всему старинному, наполненному энергетикой, непонятному, на что обычные люди не обращают внимания — эти вещи кажутся мне живыми, и я всегда чувствую на себе их взгляд. Спокойный, не гневный, но тяжелый, не тоскливый, но грустный, долгий, протяжно-долгий, как крик чайки на поздне-осеннем побережье … И когда я их фотографирую, рисую, описываю, я словно открываю портал, по которому их мысли, их идеи, их энергетика выливается в пространство — бьет фонтаном, как гейзер. Когда фотография пронизана жизнью, как листочек, если посмотреть на солнце, пронизан жилками-венами, пусть она еле-еле зиждется, или же наоборот, как вулкан свищет лавой во все стороны; когда эта жизнь заставляет остановиться и долго-долго изучать ее — тогда я говорю, что она по-настоящему удалась. Я сегодня отправилась в погоню за такими вещами.

Девчонка лет четырнадцати, с виду невзрачная, с огромным черным фотоаппаратом наперевес, удивленно глазеющая по сторонам, всматривающаяся в мельчайшие детали и пытающаяся выбрать верный ракурс, позицию, сюжет, кадр — явление редкое и непонятное для людей, которые спешат понурые, бегут куда-то, чтобы, накупив в магазине на последние деньги от получки чего-нибудь к чаю, приходят домой, и, как в особом ритуале, усаживаются перед загадочной синей коробкой, и смотрят на ее сверкающую гладь, как мотыльки, очарованные светом. В таком состоянии они могут проводить несколько часов (а то и суток!), постепенно поглощая свои припасы. «Возможно, людей, как бабочек, притягивает свет?!» — цитирую Вербера. Обожаю почитать его на досуге, особенно на каникулах. Беллетристика тоже иногда бывает очень полезной. Но, кажется, я отвлеклась от темы.

Только сегодня решила писать хронику обычного дня, превращая его в необычный. Пока, конечно, немного похоже на школьное сочинение, но я стараюсь. Я отвлекаюсь — надо найти что-то настолько необыкновенное в этом сером мутном дне, чтоб мурашки по коже бежали. Я иду мимо знакомой пятиэтажки. Останавливаюсь, смотрю на нее, стараюсь увидеть что-то за этими серыми, мозолящими глаза плитами. И вдруг вижу. Эти окна-глаза — настолько разные — непохожи. Кто-то уже поставил елку, и ее мохнатые лапы виднеются сквозь стекла, у кого-то лампочка тусклая-тусклая, как в погребе, а у кого-то красные шторы, кто-то повесил снежинки и вырезанные из бумаги смайлики на окно, кто-то украсил окно гирляндами, кто-то дождиком, но больше всего мне направятся те окна, в которых сквозит мудрость. Пусть они — темные, пусть даже рамы деревянные с облупившейся краской — они, как ноты для рояля, которые шепчет ветер: все их слышат, но никто не попытался их понять и записать. И тут так же — они на виду, но их невозможно понять.

Иду по футбольному полю. Даже старушка-школа не выглядит такой, как обычно — в ее ободранных стенах и снеге, флегматично свисающим с карниза, определенно есть какой-то шарм. Старые ворота — сколько грусти в их распахнутых ржавых объятьях; бетонные столбы давно снесенного забора, словно раззявленный рот; средь ветвей клена попадается вдруг какой-нибудь незначительный скукоженный, выживший в листопад листик — и вот, смотрю на него и вижу тайну Вселенной. Насупившийся ободранный тополь смотрит сердито-сердито — точь в точьстарик-сосед, когда в детстве распугаешь на велике голубей, которых он прикармливает… Вижу — синий, но уже ржавеющий забор. И зацепившуюся за него ветку — отчаянно треплющую коричневые заиндевелые листья, как в тщетной попытке высвободиться, спастись. И вижу собачку. Вроде бы, она дворняжка, но в форме стоячих ушей, подгибании задних лап и глухом надсадном лае есть что-то отнемецкой овчарки. Хозяева привязали ее к тому же забору, а сами шашлычничают в паре метров отсюда. Собачка смотрит на меня, просунув нос через прутья, чувствую, как с воздухом этот чуткий черный кожаный нос втягивает мой запах. Не лает — значит, я ей понравилась. Делаю несколько поспешных кадров, радуясь получившимся снимком. «В газету потом поместите?» — спрашивает хозяин, он довольно грязный, пахнет от него гарью и костром, но на лице такая добродушная улыбка что я, смеясь, совершенно без тревоги отвечаю: «В школьную, скорее всего!».

Иду дальше. Там — воробьи, не поделили крошки хлеба, которые крошила им заботливая бабушка со второго этажа, дальше — шорох крыл взлетающих голубей, сосулька, что замерзла и теперь, как длинный нос, смотрит на меня сверху.

Действительно — обыкновенное в самом необыкновенном! И день засиял новыми красками!

  Фоторепортаж (3 шт.)     Для просмотра кликните на картинку