Валентина Григорьевна, как Вы, шестилетняя девочка, оказались в блокадном кольце, в самом эпицентре страшных событий?
Началось все вот как. Каждое лето мы ездили на родину моего отца, в село на станции «Плюсса» близ Пскова. Как вы знаете, немецкие армии продвигались очень быстро, а когда самолеты над деревней стали летать так низко, что можно было рассмотреть лицо пилота в кабине, люди, собрав пожитки, стали убегать оттуда как можно скорее. А куда бежать Ленинградцу? Конечно, в Ленинград. Никто же и понятия не имел, что будет такая война. До станции все добирались кто как мог. Нам на дороге попался мужчина на телеге, и во всю телегу лежала у него большущая такая свинья. Мама, посадив нас с годовалым братишкой и бросив чемодан на нехитрый транспорт, пошла рядом. Вот так «по-свински» мы доехали до станции, а до Ленинграда добирались еще страшнее и дольше. От Варшавского вокзала до дома на Адмиралтейском пришлось идти пешком. И вот когда мы дотащились, мама сказала, что с места больше не двинется.
Понимали ли Вы, будучи ребенком, что происходит? Было ли Вам страшно?
Знаете, вот многие говорят, что, мол, было очень страшно и тому подобное. Но какой страх может быть у ребенка? Да, было очень холодно, смертельно хотелось есть и не покидало простое непонимание происходящего. Еще было очень жаль книг, безжалостно проглоченных буржуйкой. Помню, тогда я перечитала множество совсем не детских книжек. На вторую зиму заработала школа, одна из немногих, куда я ходила с братом, потому что мама работала. Как бы ни было тяжело, а детей все равно поддерживали. Недалеко от нашего дома была молочная кухня, куда я ходила за рисовым отваром для Олежки.
Но главным несчастьем, все-таки, был голод?
Конечно, ведь обессиленным людям справляться с чем бы то ни было гораздо труднее. Тогда, уже ближе к зиме, когда снаряд разорвался на всем известных Бадаевских складах с продовольствием, где сахар и масло смешались с землей, наши мамы ездили на них и привозили ту самую землю. Потом разводили в воде, цедили и пили эту сладкую жирную жидкость. А еще у нас на столе всегда стояла банка технической патоки. Папа был охотником и дробь отливал сам, а остужал в ней, поэтому запах был не самый лучший, но когда есть хотелось сильнее обычного — лизнул и вроде жив. Она сладкая была и очень тягучая.
Отмечались ли какие-либо праздники в вашей семье и в городе вообще?
Первое время конечно нет. Не до праздников было. А потом появилась очень активная девушка, которая собирала с нашего квартала всех детей в красном уголке и учила бальным танцам и правилам этикета. Заботились еще и о нашем культурном уровне. А однажды нам подвернулась счастливая возможность на новый год сходить в цирк, эта самая девушка достала где-то несколько билетов, но просто так они никому не достались. Их надо было заслужить.
Как чувствовали себя Вы, Ваша семья, да и просто горожане, когда блокаду, наконец, сняли?
Изнеможенными, истощенными как морально, так и физически, но все равно счастливыми. А люди, вернувшиеся из эвакуации, говорили, что было очень страшно смотреть на разбитый искалеченный город. Но, не смотря ни на что, люди восстановили Ленинград собственными руками до последнего камня.
Мы желаем Валентине Григорьевне долголетия, счастья и самых лучших впечатлений, а вас, дорогие читатели, хотелось бы попросить никогда не забывать того молчаливого подвига, который совершили матери, спасая своих детей.
