Специальные «корористические» термины употребляют в основном люди, непосредственно работающие с цветами: художники, дизайнеры, вышивальщицы…Многие из этих названий мы, «простые смертные», даже и не слышали, например, «амиантовый» (белесый, грязновато-белый), «бисной» (седой, серебристый), «экрю» (цвет небеленого полотна), «жиразол» (молочный с радужным отливом) и другие. Этот «птичий язык цветоведов» доступен далеко не каждому и, что важнее, нужен далеко не каждому. Но затянувшаяся зима поневоле заставляет задуматься, как жеможно описать снег, что нас окружает уже пятый месяц? Может, опаловый? Облакотный? Или «цвета млечного пути»?

Однако кое-кто в определениях снега пошел еще дальше. Например, у народов крайнего севера (чукчей, эскимосов и других) существует более двухсот тридцати определений снега, и далеко не все они связаны с замерзшей водой. Отчего так? Оттого, что непосредственно их жизнь тесно связана с полярной зимой. Снег окружает эти народы практически круглый год. Снег дает им воду и кров, под снегом прячется их пища, снег — их дорога и среда обитания. Интересно то, что, например, в языке чукчей нет слова, которое обозначает снег вообще, их определения описывают разное его состояние: плотность, влажность, цвета, оттенки и так далее. Причина этого кроется в том, что от состояния снега зависит их жизнь, здоровье и благополучие. Например, «natigivik» - это снежный сугроб, а «kimaugruk» — это снежный сугроб, который стал для чего-то препятствием. Как видите, эти слова абсолютно не схожи ни по написанию, ни по звучанию, ведь их глубинный смысл весьма и весьма различен — «natigivik» лежит себе и никого не трогает, а «kimaugruk» может стать причиной серьезных проблем (например, можно получить обморожение, пока откапываешь входную дверь собственного дома).«Mavsa» очень опасен, это же сугроб на крыше, готовый вот-вот упасть, и никто не хочет, чтобы «mavsa» превратился в «sisuuk» — лавину. Каждый любит «katiksugnik» — снег, по которому легко идти, но всех раздражает зыбучий снег — «kaiyuglak».

Нас эти названия сводят сума, но северные народы, поколениями живущие в условиях едва ли не вечной мерзлоты, не только регулярно пользуются ими, но и действительно зависят от них — ведь если перепутать в разговоре»milik» и «sillik», можно существенно исказить смысл рассказа — а это может быть опасно, если у вас вдруг спросили, например, «Какая сегодня погода? Я планирую посетить дальние пастбища», а вы ответили, что на улице»очень мягкий снег», а на самом деле там наст, снег, покрытый коркой льда…

Но если вы считаете, что для нас эти чукотские названия не актуальны, я возьму на себя смелость напомнить о подобном явлении в русском языке. Мы тоже живем в достаточно снежной стране, а не в Африке, где о снеге судят лишь по инею в холодильнике — и потому наши предки тоже знали немало интерпретаций снега. Сейчас они не так необходимы, ибо используются довольно редко (по крайней мере в Москве, где люди и снег-то видят не особенно часто: дороги посыпаны химикатами, за слоем грязи не видно ни цвета, ни состояния снега). Но ведь каждый с детства знает такие слова, как «вьюга», «пороша», «наст»… А что вы скажете про такие названия, как «рянда»? Или «вьялица», «батружье», «уброд», «чихта»? А ведь это такие понятные нам явления, как «снег с дождем», «вьюга», «нависающий снег, ломающий деревья», «глубокий, рыхлый снег» и «мелкий снег»соответственно. Вот так-то: явления мы понимаем, а слов родного языка не знаем.

В завершение хочу сказать, что культура каждого народа богата тем, чем богата его природа. И все мы говорим о том, что часто видим. А о чем мы можем сказать в шестьдесят второй день февраля (или во второй день февреля, что равнозначно)?Лишь о снеге. О его разнообразии до безобразия и безобразном хладнообразии.