Лето — самая любимая пора если не всех людей, то школьников точно. Море свободного времени, отсутствие раннего подъема. В такую пору даже от портала можно немного отойти… Шучу, шучу, конечно. Единственная вещь, за которую я люблю лето, пусть, даже такое дождливое и переменчивое — путешествия и люди
Несмотря на то, что последние несколько лет я и моя семья не выезжаем никуда, дальше собственного города, даже в своем собственном городе можно найти что-то, что приведет вас в неописуемый восторг. Но об этом, наверно, я расскажу в других заметках туриста.
В этом году после сдачи всех экзаменов и получения аттестата, меня ждал приятный сюрприз: дача. Своей у нас нет, и на даче я была всего несколько раз, когда гостила у дедушки. Сюда же нас позвали хорошие друзья мамы. Достаточная удаленность от города — хотя ехать на машине всего час без пробок, — полная изоляция от внешнего мира: практически нет ни интернета, ни связи; и невероятные по натуре своей люди. Точнее, два человека.
Этот место живет только теплой весной и летом: зимой сюда не приезжает никто, и остается лишь вахтер — Анатолий Егорович, — продавщица в местной лавке — Тоня и пять добрых, но очень пугливых и одновременно злых собак: Лэсси, Миша, Снежана, Тузя и Кузя.
Садовое товарищество «Сетунь», вот, где мы сейчас находимся. Около двухсот домов, где-то сто восемьдесят из которых населены, если можно так сказать. Интереснее всего было узнать про то, что случилось с теми несколькими десятками, почему садовое товарищество названо именно так и что делает вахтёр тогда, когда зимой сюда никто не приезжает?
Об истории
«Сетунь», в общем-то, не слишком молод и не слишком стар, но кризис среднего возраста уже заслужил: ему около пятидесяти лет. Главный рассказчик и краевед садового товарищества, Егорыч — как его зовут в простонародье, — работает здесь еще с того самого момента, как началась вырубка густого елового леса под дачный поселок. «Мне было тогда больше двадцати, — Егорыч поглаживает Мишу по загривку, и тот приятно скалится,— искал работу и вот, нашел». У Анатолия Егоровича нет ни жены, ни детей. Только потом я узнала, что он — бывшая «шишка» в МГУ. А потом у него, как говорится, поехала крыша. И он был вынужден съехать загород.
У Егорыча есть только пять верных собак и сезонные друзья, приезжающие на отдых. Он рассказывает, как долго выбирали название дачному поселку. «У нас даже голосование было», — Егорыч берет листик бумаги и начинает что-то чиркать на нем. В последствии я понимаю, что это сами названия. Видимо, ему так проще вспоминать информацию. Сейчас я могу вспомнить только некоторые из них: Речной, Малая Кубинка, Сетунёк… Взгляд сам по себе падает на руки Егорыча, когда тот пишет. У меня интерес к разглядыванию чужих конечностей, звучит странновато, правда? Несмотря на то, что сам внешний вид старичка — длинная седая бородка, лохмотья белых волос, торчащих из висков, поношенная старая куртка и износившиеся ботинки — оставляет желать лучшего, у него очень аккуратные руки. Аккуратно постриженные ногти, чистые пальцы и ладони, увесистый кулак. У Егорыча очень мягкий и приятный голос. Слушать его — наслаждение.
«Я один из коренных, так сказать. За все время жизни СНТ ни разу отсюда не уехал. Сижу на своей вахте, да кормлю собак кашей из хлеба». На мой вопрос про то, почему же СНТ в итоге называется так лаконично и коротко, Анатолий Егорович отвечает, что в итоге все сошлось к тому, что нужно связать поселок с названием речки неподалеку отсюда. Она называется Сетунька. Вернее, называлась. С момента постройки дачного поселка много воды утекло. И, к сожалению, это не фразеологизм. Сетунька высохла. Поросла камышом, травой.
Забытое прошлое
«Раньше, когда поселок только строился, устраивали гуляния, гульбанили всем поселком. У кого-то был баян, кто-то даже варил самогон, — Егорыч улыбается, вспоминая прошлое,— страшно, что из всех я один остался. Все умерли».
Вас когда-нибудь привлекали заброшенные дома? Вам никогда не казалось, что они хранят в себе намного больше, нежели чем живые? Странно звучит, но мне всегда было интересно пробраться за забор какого-нибудь заброшенного дома, посмотреть, что осталось от прошлых хозяев, увидеть, как нетронутые вещи ждут своего часа, но, к сожалению, никогда не дождутся. Егорыч рассказывает, что несколько ключей от заброшенных домов хранятся у него. Четыре ключа смирно висят в ключнице. Как говорит Анатолий Егорович, у него не поднимается рука продавать эти участки: слишком много они для него значат. Слишком много памяти в них.
«Одна девушка у нас была, — Егорыч горько хмыкает,— по-вашему, наверно, бабушка уже. Она собирала игрушки. Любые, которые видела». В последствии я воочию увижу этакий остров сломанных игрушек, поглощенных временем. На заборе — покосившемся и почерневшем — устрашающе висит голова изувеченной куклы. Местные дети, которые уже сейчас приезжают сюда на дачу, выкололи ей глаза. На участке — старый дом. Осевшие двери и почерневшее дерево, все поросло травой. Из деревянных окон виднеются детские мягкие игрушки, склонившие голову на бочок, куклы для девочек. На них всех лежит толстый слой пыли. Наверно, если разгрести весь двухэтажный дом, то можно было бы устроить благотворительную ярмарку. «Их там сотни», — говорит Анатолий Егорович.
Страшное одиночество
Поселок жив только летом и весной. Все потому, что отопления здесь нет и не будет, газ до садового товарищества так и не довели, дачники довольствуются лишь маленькими газовыми баллончиками, а это, в общем-то, дорогое удовольствие. Все дома греют лишь печки и обогреватели, которые, вообще, не очень справляются с поставленной задачей. На мой вопрос про то, не скучно ли Егорычу здесь осенью и зимой, он только смущенно пожимает плечами.
«Зимой, если она хорошая, катаюсь на лыжах. Беру друзей — так он говорит про своих собак — и мы идем в лес. Он здесь не такой густой, как был раньше, но все равно, досуг замечательный. И здоровье отличное!» Осенью Егорыч разгадывает кроссворды и читает книги. Иногда открывает шлагбаум тем, кто приезжает забрать последние вещи на даче. «Начиная с ноября, я уже здесь совершенно один. Хотя раньше все было по-другому. Раньше и на зиму здесь оставались. Дома деревянные были, грелись буржуйками, про газ и не слышали, да и не хотели. А теперь все дома старые почти снесли, новые строят, коттеджи. От стройки голова пухнет. Хотя их понять можно: зачем им к нашему прошлому привязываться, пусть живут».
Как говорит Егорыч, в этих лесах полно грибов. Лисички, подосиновики, подберезовики, даже белые грибы. «Рацион мой — одни грибы. Больше ничего практически и не ем. Раньше здесь в поле горох рос. А теперь — все. Скосили все. Теперь сено растет».
До скорых встреч?
Мамин отпуск, сожалению, не резиновый, именно поэтому нам приходится уезжать. Егорыч открывает нам шлагбаум и мы уезжаем, махнув ему рукой. Не хочу много на себя брать, но, кажется, его глаза после нашего разговора выглядят немного… счастливыми?
«Я рад такому интересу. По правде говоря, некоторые из дачников считают меня сумасшедшими, а я совершенно не такой». Я улыбаюсь. Конечно, я знаю, что это совершенная глупость. Просто человеку нужен человек. Каждому хочется, чтобы его услышали. И Анатолий Егорович хранит в своей маленькой, но уютной каморке, кучу веселых историй. Важно только уметь выслушать.
Увидимся в следующих заметках туриста!