Возвращаюсь к началу лета, к тому, как оно зарождалось. Это лето встретило меня двумя книгами Стругацких: «Пикником» и «Улиткой». Началось, это, верно, еще с июня, когда я подолгу сидела в старом кресле и с упоением читала «Пикник на обочине». Погода стояла + 30, невыносимо парило. Солнце грело сквозь белый облачный колпак (так и представляю себе его — распласталось в небе, как белая медуза — растёкшееся пятно убежавшего с плиты кипящего молока). На горизонте неумолимо и страшно маячило ГИА по истории, куча методичек и книжек по подготовке к нему заняли прочное место во главе моего стола. Я развлекалась тем, что смотрела Романовых по компьютеру и конспектировала каждую серию. Я гуляла с собакой. Почему-то, когда нагрянул апрель, все вокруг — только недавно давили своей тяжестью медленно оползающие серые айсберги сугробов, покрылось неестественно зеленой травой. У меня создалось впечатление, будто наш бульвар, обычный старый бульвар, все закоулки и тайные тропы которого я знаю и сама проехала на велике, отшагала на лыжах и пешком, — это Зона. Опаловое небо — оттенки сиреневого и розового, в которых нет ни намека на наличие солнца. Обычные люди редко заходят на опасные и неизведанные собачьи тропы, они сторонятся протоптанных в первой пыли тропинок, выбирая истоптанный каблуками и шинами велосипедов асфальт. По тропам с присущей им уверенностью ходят только самые странные люди на бульваре — собачники. Совершенно незнакомые друг друга люди здороваются при встрече, и вдруг начинают обсуждать между собой своих собак. Как будто этих совершенно различных личностей, нелюдимых и открытых, молодых и старых, самобытных в какой-то именно своей комичности сплотила воедино одна единственная непонятная остальному человечеству общая мысль.

Вспомните фильм Тарковского «Сталкер». Там ни разу нет ни проблеска солнца. Розовые опаловые тучи скрывают небо. Невозможно распознать, день перед нами, утро или вечер. А их и нет. Есть Зона. В три часа утра и в десять часов вечера — одна и та же розовая трясина, отраженная в облаках. Еще я запомнила кадр, где главный герой входит в воду в пальто. По зеленой траве вокруг непонятно, зачем оно необходимо. Эти полы набрякшей от влаги ткани и это небо. А еще почему-то оставленные ЛЭП на вершинах гор.

Потом был Алтай, а вместе с ним — «Улитка на склоне». Когда на Алтае уже стемнело (вы еще не переехали мост чтобы отправиться по Чуйскому тракту на Ташанту, а проноситесь мимо деревень, турбаз, сосен, забирающихся на вершины лесистых гор, горелых сосен и ЛЭП с оборванными проводами. Солнце уже село, но ночь пока еще не настала. Над Катунью клубится косматый туман. Он же сползает с вершин гор, оставляя свои клоки на макушках деревьев, как клоки белой шерсти. И вот неожиданно въезжаешь на поле, заросшее желтыми-жёлтыми цветами. Откуда они взялись и куда денутся неизвестно. Рядом — сгоревшие в давнем пожаре сосны. И все. Этого уже достаточно чтобы осознать всю фантасмагорию происходящего. Если бы меня попросили представить себе мир, когда в нем десять лет нет людей, я бы описала эту картину. Тут вполне вольготно будет и Мертвякам, и белым щенкам червоточины. Все сокрушающий партеногенез. Еще, думаю, следует сказать, что когда мы отправились назад через пару дней того поля мы так и не нашли, хотя и проезжали по той же самой дороге.

Горы во втором Алтае (они росли под окнами машины и уплывали куда-то в небытие) — это сопки загадочного острова Хоккайдо из книги Харуки Мураками «Охота на овец». Такая странная литература, ни капли непохожая на европейскую, такая чуждая нашему менталитету и такая притягательная. «Волнорез, потерявший море». Мне нравится мысли про сопки, которые привели героя в заброшенный дом, строящий одиноко в горах. «Ветвистая паутина линий метро напоминала морщины на корке дыни». Желтые строки. Синие строки.

Следующей пришла ко мне этим летом книга «Град обреченный». Стругацких. Читала я ее в последние недели августа, в деревне. В своем Чингисе. Мы выезжали за пятнадцать километров от деревни в глухой лес. Просеки, уходящие в неведомое никуда (как неизвестные земли в загадочном Граде, старые бараки собирателей живицы, наша русская природа, шуршащая повсюду, первые желтые листья в колеях, страшная сушь. Когда я уставала собирать грузди и бруснику (для этого таскаешь с собой две корзины и столовый нож). Грузди ищешь семейками, разгребаешь холмик желтой хвои. А там, укрытый черными земляными былинками стоит маленький белоснежный груздь. По колено в пыли, набрызгивавшись средствами от комаров, в старом геодезическом прикиде, собираешь бруснику — одну две ягоды, а потом находишь поляну, встаешь на колени и быстро-быстро собираешь. Когда я уставала, я приходила к машине, вытаскивала шезлонг и читала. Вокруг зудение комаров, а закладка в книге — это засушенная веточка брусничника. После леса на речке — вода мутная. Поэтому можно глубоко нырять и тебя не видно, смотришь на облака. Плывущие над тобой. Или же в озере. А облака смотрят на тебя. Или в деревянном шестидесятилетнем доме сидишь в кресле, над тобой карта СССР во всю стену, кладешь ноги на кровать и читаешь. Или колодец журавль в сумерках, когда зачерпываешь ледяной воды и пьешь. Солнце село, река сияет, отражая весь выпитый за день свет. Так жарко, так душно представить себе Город, где солнце — это лампочка. Красное здание гоняется за людьми и топится печь. Почему так? Не знаю.

А осенью, в сентябре, я встретила переулок (булыжной мостовой) с маленьким алтарем, навязанными на перила разноцветными ленточками, глиняными чашами, старыми статуями и садом камней. Все это напоминает мне «мисо-суп» Рю Мураками. Книга страшная, книга отвратительная. Книга не про разврат, и его карание, не про гонг, бытовая. Извращённая, но страшно погружающая книга. Про восточные мысли.

В заключение хочу рассказать про здание без лица. Горелое здание, которое никто и не думал сносить. Я провела много хороших минут, фотографируя его.