Озадаченные, мы последовали за ней на первый этаж, а потом — на лужайку перед школой.

Лужайка знакомая, как свои пять пальцев — еще бы — осенью тут штаб веселых стартов, отсюда начинаем все пробежки по стадиону, здесь учились с застежками лыж, собираясь отрабатывать лыжные ходы и нарезать круги. В начальной школе, сбежав с последних уроков, я залезала на клен (невысоко — всего-то метра два) и отчаянно махала школьникам, нарезающим круги за удрученными окнами спортзала. С этой лужайкой нас связывают долгие десять лет (не)понимания, разбитых коленок, порванных колготок, рассказанных на ушко секретов…

Мы расположились тесным кружком прямо на траве, разложили записные книжки, тетради и блокноты, приготовились. Получили задание — описывать все, что придет в голову. Положив на коленки листочек, придавив портфелем, придерживая левой рукой — кто во что горазд, грызя кончик ручки или карандаша, все стали сочинять литературные опусы. Я смотрела на листья клена. В голову какое-то время приходила одна лишь гофрированная бумага. Но это всегда так с начала. Потом у меня возникли ассоциации с приморским пикником питерской интеллигенции на обкатанных Балтикой камнях, с пармезаном и мармеладом на льняных скатертях, прижатых камнями, под шум Петергофских водопадов. С прическами и платьями в стиле двадцатых годов, белыми начищенными галошами, и сухим бургундским в звонких бокалах. Но Мария Александровна поспешила прервать нас — время разминки подошло к концу. И мы, хитро ухмылялись из-за своих листочков с безбрежно корявым почерком. Поспешили спрятать их в сумки — с твердым обещанием набрать на компьютере и отправить в нашу группу ближайшее время.

После разминки — интервью. В ролях. Один из нас представлялся интервьюером, второй — объектом его интервью. А вот какое кому задание попадется… Кому-то предстоит стать въедливым журналистом, сухим ретроградом, влюбленной фанаткой, экспериментатором. Но и «модель» может быть различной — капризной кинозвездой, сумасбродным актером, нелюдимым ученым… Мы, расположившись на траве и поедая принесенные кем-то пряники, просматривали эти мини трагедии, комедии, одним словом — правду жизни, чувствуя себя истинно судьями каннского фестиваля. И обдумывали все аспекты своего будущего выступления.

По завершению урока — вторая разминка. Я решила, что набросаю что-нибудь дельное дома и с упоением истинного творца вырисовывала старательно на листочке японские (а, может, и новозеландские) иероглифы.

Лужайка (колготки, лыжи, стометровка) теперь приобрела для меня новое звучание.