Открылось это кафе-бар-кабаре в новогоднюю ночь с 31 декабря 1911 на 1 января 1912 года. И место для него, и название выбраны совершенно случайно, как и идея его появления. Изначально она появилась оттого, что Алексею Толстому с друзьями было негде встретить новый 1912 год. Решив создать клуб для художественной элиты, писатель Толстой, режиссер Евреинов и театральный художник Пронин принялись искать помещение, и, как ни странно, название для их кафе появилось, раньше, чем были выбраны сами стены.

Во время поисков они заходили во все подворотни Невского проспекта, и неожиданно Алексей Николаевич сказал: «А не напоминаем ли мы сейчас бродячих собак, которые ищут приюта?». «Вы нашли название нашей затее», — воскликнул Евреинов. Удивительным было то, что основателями и подвижниками «кабачка» были люди творческие — служители театра, поэты, писатели. «Учредители» отказались от привлечения деятелей, разбирающихся в бизнесе, но не имеющих отношения к искусству, к ведению дел в этом «клубе единомышленников».

Странно еще и то, что директором и вдохновителем был Борис Пронин, человек, давно таящий в себе эту идею, но представлявший для этого исключительно мансарду, как бы символизируя этим «высокие цели искусства». И, несмотря ни на что, помещением был выбран подвальчик его собственного дома на углу Михайловской и Итальянской улиц. Самое интересное, что именно в этом подвале за семьдесят лет до открытия «Собаки» находился салон братьев Виельгорских, и ни одна неделя тогда не обходилась без концертов и музыкальных вечеров.

К открытию подвала поэт Всеволод Князев сочинил «Собачий гимн», положенный на музыку пианистом и композитором Шписом фон Эшенбруком:

Во втором дворе подвал,
В нем — приют собачий.
Каждый, кто сюда попал —
Просто пес бродячий.
Но в том гордость, но в том честь,
Чтобы в тот подвал залезть!
Гав!

Толстой с Прониным активно приглашали гостей. И совершенно не обращая внимания на то, что отделка кабаре была не закончена, туда явился весь цвет петербургского художественного общества в великолепных туалетах и фраках. Билеты же на это мероприятие стоили очень дорого. Организаторы тем самым ограничили список персон, желательных к посещению, а также подвели под это материальную базу клуба. Они понимали, что искусство тоже требует денег, поэтому и появление здесь «фармацевтов» (людей, не имеющих никакого отношения к богеме; эта кличка иногда принимала еще более уничижительную форму — «фармацепты») необходимо, на их деньги кафе жило.

Художники Судейкин и Сапунов украсили помещение, вмещавшее около 200 человек, «фресковой» живописью с элементами кубизма, фигурами женщин, масками дель-арте, цветами и птицами.

Ценностью кабаре в ту же ночь стали белая дамская перчатка, небрежно накинутая на люстру в виде большого круга со свечами актрисой Ольгой Высоцкой и черная полумаска Николая Евреинова, «взгромоздившаяся» рядом. Эти «реликвии» оставались там вплоть до закрытия кафе.

Основатели, действительно, хотели сделать это место тайным, чтобы никаких «залетных» «фармацевтов» не было, поэтому, чтобы попасть в «Собаку» надо было пройти через два заснеженных двора, повернуть налево, спуститься вниз по ступенькам, освещающимся красным фонарем, и толкнуть обитую клеенкой дверь, в отличие от современного входа прямо через подвальчик на Итальянской улице.

Завсегдатаи заведения — известные ныне деятели «серебряного» века. Например, душой этого веселого места был знаменитый режиссер Всеволод Мейерхольд, организовавший позднее из «собачников» театральную труппу — «Товарищество актеров, писателей, художников и музыкантов». Голос Анны Ахматовой впервые прозвучал здесь в полную силу, Осип Мандельштам стал тем поэтом, о котором мы помним до сих пор, Владимир Маяковский декламировал тут свои стихи, а в перерывах возлежал на турецком барабане в позе раненого гладиатора. И это, конечно же, далеко не полный список постоянных посетителей.

Открывалась «Собака» в 11 вечера и работала до раннего утра, из-за чего некоторые визитеры писали, что уже стали почти совсем «ночными». Также в «Собаке» проходили поэтические «среды» и «субботы», активно поддерживающиеся самими поэтами.

К сожалению, и закрылась «Бродячая собака» из-за поэзии. Кабаре заперло свои двери 11 февраля 1915 года, через две недели после того, как Маяковский прочел на его сцене свое знаменитое «Вам». Правда, официальная версия закрытия, конечно же, другая — незаконная карточная игра. Тогда четверо городовых застали за азартным развлечением Маяковского, Толстого и Гумилева и объявили о кончине уже так полюбившейся многим «Собаки».

Собака теперь

К счастью, в мире есть неравнодушные люди, и в 2001 году после многочисленных попыток Владимир Склярский, ставший директором «Бродячей собаки», восстановил её. Конечно, кафе преобразилось, ведь, пережив войну в состоянии бомбоубежища сложно сохранить свой прежний шарм и красоту. И когда в него вошли поле стольких лет, там было по колено воды, куча обломков. Осталась только маленькая часть фрески Судейкина, легкий и хрупкий отблеск прекрасного прошлого.

Современная «Собака» увеличилась в размерах, в ней уже пять залов вместо двух, и дизайн отличается от исторического. Но все же, традиции прежнего заведения остались, иначе какая бы это была тогда «Собака»? Как и в прежние времена, в кафе имеется «свиная книга», в которой именитые гости оставляют свои автографы и пожелания гостям. Также, как и раньше, это замечательное место периодически отвечает изначальным желаниям Толстого и Судейкина — оно становится закрытым клубом, в котором проводятся мероприятия только для приглашенных.

Современная «Собака» является неотъемлемой частью культурного Петербурга. В ней активно проводятся выставки, концерты, выступления театральных трупп, например друзей подвальчика «Комик-треста» и «Формального театра». Устраиваются шоу и представления для «уже знакомых» и «фармацевтов». Можно оставить энное количество денег для процветания столь значимого для бывшей столицы места. Отличием от правил, сложившихся в 1912 году, стало лишь то, что теперь «Собака» открыта для всех желающих в дневное время и в свободное время от различных мероприятий.

Находясь в этом кафе, чувствуешь несколько путающихся между собой ощущений. Во-первых, восхищение оттого, что понимаешь, что вот по этому полу, на котором ты сейчас стоишь, расхаживал некогда сам Осип Мандельштам, и, что вот под этим самым сводом впервые прозвучали голоса великих поэтов, оставивших ничем не смываемые следы на извилистой дороге русской литературы. Тебе очень неуютно, оттого, что ты пришел сюда просто посмотреть или пофотографировать, ибо само заведение гораздо интереснее того, что представлено в меню. Но статус заведения все-таки обязывает что-то взять, поэтому и чувствуешь себя неловко (цены-то не маленькие, да и не за тем ты пришел).

Следующее чувство, это когда замираешь около стойки с афишами, глаза бегают от одного мероприятия к другому, и ты все думаешь, на какое же сходить и уже представляешь себе, как там побывал и что почувствовал. Ну, и последнее, замечательное чувство испытываешь, находясь в знаменитом коридоре между первым и вторым залом, коридоре, исписанном различными подписями и милыми пожеланиями от уважаемых и известных в нашей стране деятелей искусства. Там есть заметки от Романа Виктюка, Сергея Безрукова, Майи Плисецкой, Ивана Краско, Беллы Ахмадуллиной и многих других. Например, на одной из стен поэт Евгений Евтушенко написал:

Я сам — бродячая собака,

Но я на длинном поводке

У Пушкина, у Пастернака

И у бессмертия в руке.

4 июня 2003г.

Я очень рада, что для нашего города его история и творческое прошлое все-таки играет не последнюю роль, и, что у меня, как и у любого другого петербуржца или гостя северной Венеции есть возможность ощутить на себе эти великолепные эмоции, посмотреть на лица, тех, о ком хранит память данное заведение (в залах висят модернистские портреты знаменитых «собачников»), и хоть немного прикоснуться к тому времени и событиям, в которых нам уже, к сожалению или к счастью, ни за что не оказаться.